Чистая Россия

Конечно, нельзя сказать, что лгали казённые демократы — люди, которые лгали из-за денег или из-за страха, что выплывет наружу их сотрудничество с Лубянкой (в странах социализма процент таких сотрудников доходил до трети населения — в России наверняка был больше, тем более, среди номенклатуры). Лгать может лишь честный человек, лжец — реализует свою сущность. Честные люди лгали (и часто лгут), когда говорили, что в России «парламент», что с Лубянкой «ведутся переговоры».

Тут нельзя оправдаться «политикой компромисса». Компромиссы-то заключаются все с той же, отнюдь не обычной политической силой, а с воплощенной ложью, с идеологами все той же лжи об авангарде, ведущем народ к светлому будущему, пусть и без ссылок на Маркса или Ленина. Ложь — это кровь сатаны; кто лжет, причащается кровообращению тьмы. Сатана и отбросил марксизм, по которому переливал ложь вчера, и взялся за свою любимую игру, заставляя нас выбирать из двух зол. Мы якобы выбираем между беззаконием и законом. На самом же деле, выбора нет, нет ни закона, ни беззакония, ни большевизма, ни демократии, а только сатанинская пустота и зло. Неискренние, деланные разговоры о том, что всё-таки это зло, но такое... ну пусть будет всё-таки называться парламентом, — чистой воды магия, попытки заклясть зло, назвать атомную подводку лодку «Беда» — яхтой «Победа».

* * *

Три качества «революционной» интеллигенции возродились в интеллигенции диссидентской и предопределили наши вчерашние успехи в борьбе с ложью и нашу сегодняшнюю растерянность перед ней: коллективизм, нигилизм и утопизм.

Коллективизм стал методом борьбы с ложью, поскольку ложь казалась легкоопровержимой: достаточно навалиться всем вместе, и она скоренько рухнет. Идеальной была бы стадность: весь бы народ рванул, навалился на загородку, опрокинул ее и вырвался на волю в пампасы. Народ, однако, никуда не рвался и не рвется. Интеллигенту хочется в стадо — но интеллигентность не пускает. Умирает и думает каждый в одиночку, поэтому люди думающие с трудом объединяются хотя бы для решения чисто механических задач, вроде достижения горной вершины или свержения царизма (большевизма). Правда, кружковщина спасла диссидентов от бесплодной гибели — честь ей и слава. Но сегодня она была бы неуместной, потому что совершенно новая ложь высится перед нами — ее каждый должен преодолевать сам. Сегодня все должны размежеваться не для того, чтобы объединиться, а чтобы пахать и пахать на своем участке.

Нигилизм — отсутствие внутреннего положительного идеала, который можно было бы сразу поставить на место свергнутого идола — стал заметен лишь сейчас. Оказалось, что революционные идеалы социализма были пусты, так что любой проходимец мог поместить в них всю свою сущность. Но то же самое относится и к идеалам демократии. Бессодержательность воспринималась не как отрицание идеалов, а как бескорыстность интеллигенции: наше дело дать свободу, а не решать, как ее использовать. Это было уместно и хорошо для борьбы, а кстати переключало энергию с думания на разрушение. Сегодня такое бессеребренничество уже не благородно, а непрофессионально. Пока рабство окутывало Россию мраком, мозги общества могли заниматься только тем, что поднимали волосы дыбом, заставляли ужасаться рабству и стремиться к освобождению. Когда на шее жесткий ошейник, думать невозможно — можно лишь вопить от боли: «Жить не по лжи, не по лжи, по лжи». Вздыбливание, между тем, вошло в привычку и продолжается по сей день. Но сегодня-то оно ведет лишь к тому, что и мозги, и организм в целом превращаются в комок истерически взвинченных нервов. Пора мозгам вернуться к исполнению своих основных функций: двигать организм не криками, а мыслями о том, как жить по правде.

Утопизм русской интеллигенции — это вера не вообще в светлое будущее, а в то, что светлое будущее «не за горами». На самом деле, оно — за горами, через которые ведет узкий проход смерти, и светлым оно будет у одних от блеска адского пламени, у других — от света Истины. Утопизм есть вера в быстрое (хотя бесформенное — от нигилизма) счастье. Биологически такая вера естественна в борце — она подбадривает его. Тактически она выгодна, ибо привлекает в стан борющихся массу. Но утопизм уже обнаружил свою стратегическую слабость: он по определению не передается следующему поколению, которое видит будущее воочию. А будущее всегда — не светло. Когда оно — как ныне — не полный и болезненный мрак, то всякий внешний стимул к движению пропадает.

* * *