Чистая сила

— Ты подожди, послушай. Понимаешь, я к мистическому совсем не склонен, и то, что я скажу, тебе может показаться странным. Но если все-таки… если то, что у нас нет ребенка — а она молодая, здоровая, здесь один случай на тысячи — если то, что у нас нет ребенка, не просто случайность… А если это случайность, то ведь именно на меня же она выпала. Понимаешь — на меня! Пусть случайность. Пусть так. Пусть я сам это знаю точно — что случайность. Но ведь я еще и знаю другое, что тогда… предал. Пусть и простительно, если смотреть с точки зрения давности и со стороны. Но сам-то я знаю, что… Мне-то этот срок давности… Повторяю, что к мистическому не склонен, но тогда, когда с женой… ведь именно тогда я про Варварины письма вспомнил, ни в какой другой раз, а именно тогда. Не буду говорить, что это знак мне был, но ведь и не просто так! Раз сам я его знаю, раз сам чувствую. Нет, не просто так. И если бы мне кто-нибудь сказал, а я поверил бы…

Но в это самое время его перебил аккуратный стук в дверь. Алексей Михайлович вздрогнул. Стук повторился: вежливый и аккуратный. Алексей Михайлович напряженно вслушивался. Стук повторился и в третий раз. Только после третьего раза Алексей Михайлович произнес, и мне показалось, что звук голоса его прозвучал как будто в огромном и пустом пространстве — глухо и одновременно раскатисто:

— Входите.

Дверь открылась, из-за двери показалась сначала голова, а потом и весь Думчев — это был он. Вместо шахматной доски под мышкой он осторожно придерживал шляпу.

— Совещаетесь? — сказал он, хитро нам подмигнул и, не ожидая приглашения, прошел и сел.

Алексей Михайлович проследил за ним взглядом, не поворачивая головы.

— Да, — ответил он, но, скорее, машинально.

— Ну, вы вчера хороши были, — обратился Думчев ко мне. — Только уж очень поспешаете, молодой человек, очень, очень.

Я пожал плечами, словно отдернувшись от его слов — выразительно во всяком случае. Но это его нимало не смутило.

— Эх, такое дело испортили! — покачал он головой. — Представляете, Алексей Михайлович, только игра, можно сказать, началась, а он вдруг на них…

— Да вы уж говорите прямо, — досадливо воскликнул Алексей Михайлович.

— А что — прямо? — чуть оправдательно отвечал Думчев. — Игра-то хитрая. Что вы думаете, Ванокин свою Марту это просто так к ним привел и просто так усадил рядом?

— С кем это рядом? — сказал я.

— С вами и рядом.

— Я бы попросил вас… — начал я, едва сдерживаясь, но Алексей Михайлович не дал мне договорить.

— Поспокойнее, — сказал он, делая мне знак рукой, и повернулся к Думчеву. — Андрей Ильич, дорогой, если можно, то без этих ваших… Давайте потолковее. У меня сегодня голова болит.

Тон Алексея Михайловича был досадливо-нетерпеливый. Думчев же при этих словах поднял высоко брови, но не как удивленный или обиженный, а скорее, скорбно.

— У меня тоже, Алексей Михайлович, голова болит, — произнес он со значением и ткнул пальцем в шляпу.

— Да, да, — как бы спохватившись, заговорил Алексей Михайлович, — вы уж простите, у меня свое… Я понимаю. Вы рассказывайте… мы вас ждали.

— Думаете, мне легко? — с легким наклонением головы продолжил прежнюю свою мысль Думчев. — Я, можно сказать, рисковал… головой, когда этот Ванокин по вашей милости, — он повел рукой в мою сторону, — на меня падал. А у него вес. И потом — кусты, сами понимаете, не присядешь, сыро.

— Мы понимаем, Андрей Ильич, — нетерпеливо вставил Алексей Михайлович, — мы слушаем. Какая же игра?

Думчев нетерпение Алексея Михайловича, как видно, истолковал по-своему:

— Игра хитрая, — проговорил он медлительно и важно, но, столкнувшись со взглядом Алексея Михайловича, продолжал живее: — Вот и вы, Алексей Михайлович, вниманием Марты не были обойдены, а?

— Я только мельком… знаком, — недовольно сказал Алексей Михайлович.

— Это неважно, что мельком, это потому, что вы сами. А у них не получилось. А Марта, скажу вам прямо, она — наводчица.

— Вы, однако, выражения не подбираете, Андрей Ильич, — осторожно заметил Алексей Михайлович и повел в мою сторону глазами.

— А здесь хоть подбирай, хоть не подбирай — суть одна. Я, конечно, не в уголовном смысле, а вообще. Понимаете: дело, которое у них тут заварилось, — пока еще смысл полностью не ясен; скрытное это дело требует информации от, так сказать, задействованных в него людей. Круг людей широкий, а главный, кажется, этот — старик.

— Никонов?! — воскликнул Алексей Михайлович.

— Именно. И напрасно вы так удивляетесь. Кстати, Алексей Михайлович, вы у него были, как он вам показался?

— Никак он мне не показался. Я просто ходил — проведать.