Чистая вода

— Но у тебя были деньги, пока ты не начал утеплять дом. Почему Лиза не пришла к тебе?

— Не знаю.

— Вечером того же дня ты выпивал с Карлом и разговор снова шел о деньгах. Ты жадный?

Скорее это Карл жадный, тем более что поругались они в другой вечер.

Германсен пошел дальше, не отклоняясь от курса.

— Лиза знала, что достаточно одного ее слова — и ты отдашь за нее что угодно, хоть правую руку,— но все-таки пошла за деньгами к отцу и двум отставным любовникам. Что случилось у Карла в тот вечер?

— Не помню я!

— Но вы препирались из-за денег — это ты помнишь?!

— Только потому, что я запомнил, когда это было,— позже, осенью, он тогда копал картошку.

— Везет тебе, что он ни черта не помнит, да? –Да.

Они посмотрели друг на друга.

— Не знаю… — заговорил Юн.— Ты все портишь, смешиваешь с грязью.

Германсен ответил:

— Лиза пришла в тот вечер к Карлу. Она знала, где тебя искать, потому что ты сам сказал ей об этом еще днем. Есть свидетели того, что вы общались с ней и летом.

— Неправда.

— Иначе откуда ты мог знать о деньгах?

— Она написала мне.

— Ха-ха!

Помолчав, полицейский продолжал:

— Я сказал, что есть несколько подозреваемых, и у каждого свой веский мотив. Но все эти мотивы можно приписать и одному человеку — тебе, Юн. И заодно объяснить твое парадоксальное поведение в последние месяцы. Ты одновременно пытаешься скрывать и разоблачать.

— Не понимаю тебя.

— Понимаешь. Что ты, например, делал под окнами Заккариассена по ночам?

Очень сложный вопрос. И если у полицейского был наготове простой четкий ответ, то у Юна — сплошной туман. Когда Заккариассен так внезапно утратил интерес ко всему: и к заводу, и к чистой воде, у Юна, видимо, зародилась мысль, не до конца им осознанная, скорее наблюдение, что дело тут не в старческой немощи, как у Нильса, а в том, что Заккариассен знает, какая беда случилась с Лизой. И он, Юн, пытался выяснить, что именно хозяину завода известно о гибели Лизы; полицейский сам говорил сегодня об этом. Другими словами, у него не было ответа на вопрос Германсена.

— Есть свидетели?

— Элизабет.

— Неправда.

— Юн, ты не можешь уследить за всем. Поэтому все время путаешься и в результате сам себя выдаешь.

— Я ничего не делал.

— Юн, я тебе не старшая сестра. И даже не добренький учитель или спившийся сосед, чтобы тебя жалеть. Я не оставлю тебя в покое, пока ты не расколешься.

— Новые дела,— произнес Юн, имея в виду обстановку на дороге. Человек в комбинезоне вернулся с сообщением, что путь свободен. Можно ехать дальше, только осторожно.

21

Юн не верил в Бога. Не потому, что был материалистом, а потому, что Господь непредсказуем. А верил Юн в то, что считал хорошим и чего сам себе желал. Элизабет верила в любовь, Ханс — в политику и чистую воду. А Германсен во что? Юн не знал этого, поскольку не имел опыта общения с людьми такого сорта, которые сваливают вместе факты и фактики и радуются, если вдруг из них составится некая картинка. Возможно даже, что полицейским двигало желание добиться справедливости, так ведь оно всеми руководит,— вон и Элизабет, и Хансом тоже. Может быть, он ненавидел кого-то, так же как Юн ненавидит Заккариассена. А скорее всего, работа у него такая.

— Вот здесь сказано: «пятьдесят два миллиметра осадков»,— в десятый, наверное, раз зачитал он Юну метеосводку,— а ты говоришь, что светило солнце.

Они опять разбирались с субботой, двадцать седьмого августа.

— Было солнце,— ответил Юн.

— Элизабет сообщила, что вы с Лизой вышли из дому около одиннадцати и собирались идти на рыбзавод. Заккариассен показал, что Лиза пришла после трех — это ведь несколько часов, да?

Четыре часа на природе с Лизой — разве это много?

— В такую погоду?

— Какая разница?

— Чем вы занимались столько времени? Юн засмеялся.

— Строили планы?

— Нет.

— Во всяком случае, расстались вы, не дойдя до завода, потому что там тебя никто не видел. Она собрала вещи и вечером села на автобус, якобы затем, чтоб уехать на юг, но вместо этого пришла к Хансу просить денег…

Эти сведения о деньгах оказались величиной переменной. Полицейский то упоминал о них, то забывал, в зависимости от своих планов. А узнать, что Ханс рассказал ему во время снегопада на острове, Юн не мог.

— Поэтому она пошла на праздник в клуб, надеясь поговорить с Георгом.

В этом месте полицейский оставил в покое Лизу и перешел на самого Юна.

Юн вернулся домой после долгой прогулки, пообедал с Элизабет и пошел к Карлу помочь забить теленка. Еще один скользкий момент: ведь в августе рановато забивать скот? И неужели кто-то продолжает делать это дома? Юн не стал вдаваться в подробности, предоставив Германсену самому искать объяснения. Тем более что теленка они забили — это факт — как раз двадцать седьмого августа, потом выпили — подтвердить этого тоже никто не может, поскольку Маргре-те ушла заседать в оргкомитет праздника в клубе,— но Юн с Карлом всегда пили, забив скотину. Пили, ссорились и снова пили, не замечали часов и мало что потом помнили.