Чистилище

Официант часто закивал, явно испытывая желание побыстрее испариться. Самое интересное, что оркестрик как ни в чём не бывало продолжал наяривать «Рио-Риту». При этом парни довольно здорово пели хором на немецком языке, наверное, исполняли классический вариант.[19] Невозмутимые, как тапёр в салуне, где ковбои бьют друг другу морды. Хотя этих недоносков, ползающих на карачках у моих ног, ковбоями назвать язык не поворачивался.

Я вернулся к нашему столику, где Варя всё ещё пребывала в лёгком шоке, помог ей надеть плащ, и мы покинули это оказавшееся не совсем гостеприимным заведение. О том, чтобы захватить недоеденное, мысли как-то не возникло.

– Клим, ну зачем ты устроил это побоище? – высказала мне спутница на улице, когда мы на квартал отошли от кафе.

– Так они же сами на меня накинулись!

– Ну и не надо было к ним подходить.

– Извини, но они оскорбили твою честь. Я не мог оставаться равнодушным.

– Так-то оно так, но всё равно комсомол и партия рукоприкладство не одобряют.

Может, и не одобряют, но я-то видел, что ей приятен сам факт того, что за неё вступился мужчина, раскидавший троих… нет, четверых, включая мегеру с красными ногтями, соперников.

Мы дошли до её дома.

– Не спят ещё. – Варя бросила взгляд на освещённые окна второго этажа.

– А ты им не рассказывай о кафе и драке, скажи, что на работе задержалась.

– Комсомол и партия…

– …считают, что обманывать нехорошо, – закончил я за неё, не сдержав улыбки. – Ну что, по рукам?

Я протянул руку, думая, что Варя её просто пожмёт, как в прошлый раз. Тогда, кстати, она же и была инициатором рукопожатия. Она пожала и в этот раз, но вдобавок ещё приподнялась на цыпочках и прикоснулась губами к моей небритой щеке.

– Спасибо. И до завтра. – И скрылась в подъезде.

Ох ты ж, ё-моё! Как у меня сердечко-то радостно подпрыгнуло! Как физиономия растянулась в непроизвольной улыбке! Так, улыбаясь, словно блаженный, я и шёл домой, в нашу с Костиком хату, уверенный, что ничего плохого уже не случится, и строя планы относительно нашего с Варей совместного существования. А плохие мысли я просто загнал внутрь себя. Пусть они там перебродят какое-то время, не портя мне настроение…

Дворец пионеров, он же Воронцовский дворец, представлял собой весьма помпезное зрелище. Здание на бульваре Фельдмана было выстроено больше века назад, всё здесь дышало стариной, и даже лозунги типа «Из искры возгорится пламя!» или «Пионеры! К борьбе за дело Коммунистической партии будьте готовы!».

Зал на семьсот мест был заполнен до отказа уже минут за пятнадцать до начала концерта. Детей и пионеров не наблюдалось, зато взрослых самого разного вида было предостаточно. Тут сидели и простые работяги, одевшиеся в лучшее, но всё же внешним видом явно уступающие интеллигенции, которой тоже набилось прилично.

Гримёрки было две: одна – для артистов-мужчин, вторая – для прекрасной половины человечества. Обе большие, но и выступающих было немало. Один только народный хор джутовой фабрики чего стоил!

Я скромно сидел в уголочке на табурете и тихо тренькал на гитаре, когда в гримёрку зашла директор Дворца пионеров – женщина неопределённого возраста в серо-зелёном френче и такого же цвета юбке.

– Товарищи, минуточку внимания! – произнесла она хрипловатым голосом, поднимая руку. – Обращаю ваше внимание на то, что в зале помимо председателя Одесского областного исполнительного комитета Совета депутатов трудящихся товарища Шевцова будет присутствовать наш земляк, известный исполнитель Леонид Осипович Утёсов. Он сегодня один из членов оценочной комиссии.

– Ого! Неожиданно. Вот это да! – понеслось со всех сторон.

– Поэтому, – повысила голос директриса, – просьба отнестись к выступлению ответственно, не ударить лицом в грязь перед известным земляком.

– Не посрамим, – пообещал за всех руководитель хора джутовой фабрики.

Я выступал последним в первом отделении концерта, изрядно утомившись в ожидании своего выхода на сцену. Наконец звонкий женский голос объявил:

– А сейчас выступает докер Одесского порта Клим Кузнецов! Он исполнит песни «Шаланды» и «Тёмная ночь».

Раздались аплодисменты, под которые я, мысленно перекрестившись, вышел на сцену, задник которой украшал большой портрет Сталина, глядевшего в зал с ленинским прищуром.

Утёсов и в самом деле сидел в первом ряду среди членов жюри… то есть оценочной комиссии. М-да… Живой Утёсов, мог ли я мечтать увидеть его когда-нибудь живьём?.. А вот смотри ж ты, довелось! Чуть постарше, чем в кинокартине «Весёлые ребята», насколько он мне там запомнился взлохмаченным и шустрым. Теперь добавилось солидности, но всё же он не выглядел на свои годы, а, по идее, ему уже должно быть около сорока.[20]

А в боковой ложе для почётных гостей расположились несколько высокопоставленных чиновников, среди которых наверняка был тот самый Шевцов. Впрочем, я на них особо не пялился, ожидая, когда в зале установится тишина, чтобы приступить к исполнению. Без микрофона, потому что в это время, похоже, на эстраде ими ещё не пользовались. Но вроде акустика здесь неплохая, надеюсь, не осрамлюсь.