Чистилище. Охотник

Ивану Рыбникову не нравилась болтовня в строю охотников. Он недовольно покосился на товарищей, поднес палец к губам. Вова Самарский заметил его жест, кивнул, дернул за рукав низкорода Федьку.

На площади начиналась главная часть торжественной церемонии. Барабаны зарокотали громче, потом разом смолкли. И тут же Глава Совета простер руки и продолжил свою речь, напоминая о том, ради чего все здесь собрались:

– Раз в три года, в день, когда солнце стоит высоко, из вод выходит Ламия. Образ её ужасен, сила её неодолима, а утроба ненасытна. Раз в три года мы начинаем Большую Охоту, чтобы усмирить голод вернувшегося зверя. Пришло время первой жертвы!

Борис поднял руки над головой. Барабанщики ударили в свои деревянные инструменты, выбивая новый ритм. Кое-кто в толпе начал пританцовывать. Но большинство зевак стояли смирно, вытягивали шеи, с нарастающим интересом и опаской глядя в сторону бревенчатого строения без окон, почти по самую крышу обложенного камнями. Скрип тяжелых ворот был слышен даже сквозь барабанный бой. Люди торопливо начали раздаваться в стороны, освобождая отмеченную белыми валунами тропинку, стараясь подальше отойти от ее края. Мальчишки засвистели, приветствуя выходящих из бревенчатого сарая людей.

Их было семеро.

Первым шел кузнец Рамиль – человек богатырского роста и сложения. Обеими руками он держал крепкую длинную слегу. За нее же держались Федор и Ян Шуховы – близнецы, вот уже пятый год подряд выигрывающие соревнования по борьбе на поясах: равных им соперников в деревне не было, поэтому они конкурировали только друг с другом.

Еще четыре человека – все крепкие, как на подбор, коренастые – пятились и отдувались, натягивая толстые веревки, свитые из лыка и пеньки. Посторонний зритель, не знающий местных обычаев, мог бы решить, что семь юных богатырей вытягивают из сарая здоровенного быка.

Только это был не бык.

Ужасный рев заставил толпу отпрянуть. Кто-то закричал, кто-то громко засмеялся, чтобы скрыть страх. Иступленно залаяли псы.

Из сарая, тяжело ступая похожими на колоды ногами, ворочая уродливой головой, вышел Сева Лодочник. Двенадцать дней тому назад он обратился, потеряв человеческий облик. Такая судьба рано или поздно ждала всех жителей деревни, поэтому они с жадным любопытством рассматривали мутанта – своего недавнего родственника, товарища и соседа, они словно на свое отражение смотрели.

Сева Лодочник, привязанный к длинной жерди, обмотанный веревками, встряхнулся, резко подался к толпящимся людям, кровожадно на них глядя, – и семь богатырей, удерживающие мутанта, едва не упали. Женщины испуганно закричали, несколько мужчин из толпы тут же бросились на помощь кузнецу и его товарищам. Но те уже справились с изменившимся Лодочником, потащили его к тотемному столбу. Мутант не упирался, наоборот, рвался к людям, щелкая челюстями, роняя густую слюну, – его лишь приходилось направлять и сдерживать.

– Первая жертва! – прокричал Борис Юдин. – Наша плоть! Наш родич! Первая жертва!

Иван Рыбников не знал, кому достанется честь принести первую жертву, но подозревал, что Совет выбрал его. Поэтому перед выходом из дома он экипировался по-походному: взял всё оружие, надел подготовленный к охоте костюм. Только снаряженный рюкзак, доставшийся от знаменитых дедов, оставил в своем холостяцком чуме.

Семерка богатырей подтащила сопротивляющегося Севу Лодочника на место заклания. Кузнец и близнецы Шуховы прижали мутанта к тотемному столбу, их помощники растянули веревки, собираясь спеленать жертву – сделать это надо было быстро.

Однако что-то пошло не так.

Одна из веревок провисла. Державший её Гриша Карпенко опустился на одно колено и тоненько – так, что у ближайших людей заложило уши, – завизжал. Иван издалека увидел, как правый глаз Гриши потемнел, налившись кровью.

Отпущенная веревка упала на землю.

– Мутация! – заорал Иван и схватился за тяжелый тесак, висящий в кожаной петле на боку.

Кузнец и близнецы Шуховы дрогнули.

Сева Лодочник, почуяв слабину, рванулся к толпе. Одна из веревок не выдержала, лопнула. И мутант широко шагнул вперед, уронив вцепившихся в слегу людей, потащил их по земле, не давая возможности подняться, найти опору, укорениться. Зубами перекусил он оставшиеся путы и, почти уже освобожденный, зарычал так, что по всей округе завыли перетрусившие псы, а зеваки, собравшиеся на праздник, бросились врассыпную…

4

Солнце светило так ярко, что приходилось щуриться. Над тихим, словно бы застывшим морем кружили чайки и поморники – их здесь собралось так много, что казалось: кинь камень – и собьешь птицу, а то и не одну.

Нолей жадно следил за кружением птиц. Он не ел уже четыре дня, а впроголодь жил год, если не больше. Близкие птицы словно дразнили его, выхватывая из воды рыбешек. Да что рыба! Нолей был готов ощипать и съесть самого вонючего поморника. Делов-то: запусти из пращи снаряд в птичью гущу – вот тебе и еда.

Да только руки связаны.

И сторожа глаз не сводят.

– Попить дайте, – попросил Нолей, отворачивая лицо от солнца.