Виднелись клочки летнего комбинезона (в сентябре еще было тепло), одна нога раздута. Кто-то хотел воспользоваться хорошими ботинками, но они тоже обгорели, и снятый трофей валялся здесь же. Другой танкист был изъеден крысами, виднелись кости лица и пустые глазницы. Кто тебя сюда звал за три тысячи верст от родной Германии? Посмотрел на Волгу, наверное, порадовался, что наконец-то война близится к победе. А тут выстрел из старой трехдюймовки, и все исчезло в гремящей вспышке.
Командир роты, молодой лейтенант, показал лейтенанту Чумаку, Приходько и Астахову на сплетенные, тронутые огнем вязы и остатки сгоревшего кустарника.
– Там еще один фашистский танк застрял. Его немцы вытащить пытались, а наши не дали. Бутылками с КС сожгли. И кладбище немецкое неподалеку, крестов тридцать, говорят, было. Но в октябре, когда фрицев снова отбросили, повыдергивали колья с касками. Пусть восстанавливают, если хотят. Снова с землей сровняем.
– Далеко отсюда немцы?
– Думаю, метрах в ста пятидесяти боевое охранение. Но они пока себя смирно ведут. Уже повоевали. И наших не меньше взвода полегло, ну, и фрицев пощипали. Не дали дальше прорваться.
– Они уже прорвались, – отмахнулся Чумак. – Проспали твои.
– Может, и зевнули. Но с них уже не спросишь, они мертвые. И взводный погиб, и все боевое охранение. – Переводя разговор на другую тему, лейтенант показал на разбитый Т-3. – Чем не место для засады? Двадцать тонн брони. Заляжете под ним и будете ихних снайперов стеречь. Ни пуля, ни мина не пробьет.
– Нет, – отрицательно покачал головой Чумак. – Слишком он на виду. А насчет брони? Один раз его подожгли, сожгут и второй раз. Подберутся вон к тому бугру и шарахнут фугасным зарядом из огнемета. Как раз долетит. Ребята и пикнуть не успеют, как испекутся до костей. Температура тысяча двести градусов.
– Вам виднее, – пожал плечами лейтенант.
Был он худой, с округлым юношеским лицом. Наверное, уже брился, возле губ торчали темные пеньки.
– Тебе годов сколько? – спросил Чумак.
– Двадцать. А какая разница?
– Давно воюешь?
– Почти месяц. Сначала взводом командовал, а недавно в ротные выдвинули.
– Ну, место мы сами подберем. Твои далеко отсюда?
– Вон край траншеи, там расчет «дегтярева» замаскирован. А так людей мало, в траншеях бойцы через десяток метров друг от друга. Снайперы – это хорошо. Саню Приходько я с первых дней знаю, и Астахов мужик серьезный.
– Зовут тебя как? – спросил Чумак.
– Петро.
– Петя, если немецкий снайпер появился, усильте осторожность. Поменьше высовывайтесь, а ты по открытым участкам не вышагивай. И рост у тебя неплохой, и шапка видная.
– Шапка от прежнего командира досталась, – лейтенант гордо поправил овчинную папаху с яркой эмалевой звездочкой.
Чувствовалось, что ротный боевой мужик. Рота врылась в траншеи, пулеметчики дежурили у своих «дегтяревых». Единственный «максим» в роте стоял под двойным бревенчатым навесом, замаскированный кустами. Дзот не дзот, но 80-миллиметровую мину бревна, пожалуй, удержат.
– Ну, я пошел, – кивнул лейтенант, поправляя автомат на плече.
Портупея туго опоясывало его крепкое тело. Планшет он с собой не таскал. На поясе висела кобура с ТТ и подсумок с «лимонками». Малочисленные роты воевали всем личным составом, начиная от подносчиков боеприпасов и заканчивая командиром роты.
Андрей Ермаков коротким движением выбросил стреляную гильзу. Автоматчик, поднявшийся для броска, сунулся лицом в снег. Пехота приветствовала точный выстрел дружными криками. Хлопнули несколько выстрелов из траншеи, раненого упускать не собирались, и немец застыл, вытянувшись всем телом. Андрей уже отполз на другое место, спрятавшись в воронке среди вывороченных рельсов.
Пулеметы из трехэтажного дома обстреляли место, где он только что лежал, а затем прошлись несколькими очередями по укрытиям и окопам, где находились бойцы восьмой роты. Эти пулеметы вели почти непрерывный огонь, меняя друг друга. Четвертый – крупнокалиберный, больше молчал. Выжидал цель посолиднее.
Он внезапно открыл огонь, когда комбат Логунов с ротным Палехой и адъютантом неосторожно высунулись, наблюдая за продвижением немцев.
Три человека, да еще явно в офицерской форме – подходящая цель. Расчет пристрелялся неплохо. Брызнули куски кирпича, все трое дружно бросились на пол. Пулемет неторопливыми отмеренными очередями вышиб торчащий зубец стены и без того избитого железнодорожного дома, и упорно долбил стену напротив того места, где залегли Логунов, Палеха и адъютант комбата.
Фундамент был утолщенный, пули его не брали, но удары ощущались сквозь толщу кирпича. Максим Быков, устроившийся в обломках склада, решил выручить начальство. Выстрелил в амбразуру 13-миллиметрового «машингевера» дважды.
Тяжелый пулемет не отвлекался от своей цели, пытаясь достать русских командиров, а в сторону склада потянулись плотные трассы скорострельного МГ-42, тоже оборудованного оптическим прицелом.