Чистилище Сталинграда. Штрафники, снайперы, спецназ (сборник)

Борис Ходырев сидел на лавочке у края обрыва, разглядывал лес, неторопливо курил. С обеда получил увольнение, договаривались пойти вместе с Маневичем, но лейтенанта придержал Елхов. После гибели Митрохина и выхода из окружения бывшего комбата все же поставили командиром штрафной роты. Он подчинился и полностью погрузился в дела. Как и покойнику Митрохину, новому командиру пообещали майорское звание. Степан Матвеевич презрительно фыркал:

– Один уже получил.

Ходырева отпускал в увольнение с неохотой – чего болтаться без дела?

– Если выпить захотел, – сказал ротный, – то вечером сто граммов получишь. Или двести.

– При чем тут выпить? – поморщился Ходырев. – Хочу прогуляться, глянуть, как нормальные люди живут.

– Приключения ищешь? Ну-ну.

Елхов был прав. Как и всякий солдат, Борис рисовал себе в увольнении всякие приятные картины. Например, встречает красивую молодуху, живет одна (в крайнем случае, с ребенком), завязывается оживленный разговор, женщина просто сражена остроумием парня, приглашает к себе в гости, они садятся за стол и так далее до самого утра.

Однако люди занимались делами, на сержанта в начищенных сапогах никто не обращал внимания. Ходырев увидел возле почты высокую девушку и задал ей пустяковый вопрос. Девушка ответила, и Борис решил взять быка за рога.

– Вас как зовут?

– Вера.

– А меня Борис.

– Очень приятно.

– И мне тоже, – расшаркался Ходырев. – Хочется после боевых дел пообщаться с красивой девушкой. Вы не торопитесь?

Оказалось, что девушка занята какими-то делами, но готова их отложить. Все начиналось неплохо, но Бориса подвела простота. Когда Вера спросила, есть ли у него подруга, он ляпнул, не подумав:

– Вообще-то есть.

– Чего же вы к другим тогда подходите? – насторожилась Вера.

Ходырев растерялся, стал объяснять, что встречались просто так, а та подруга давно не пишет и, наверное, его забыла. Получалось неубедительно. Вера отставила ногу в блестящем ботике и заявила:

– Почему вы так плохо думаете о девушках? Надо верить людям. Возьмите и напишите ей письмо, если у вас настоящие чувства, все наладится.

– Какие там чувства, – топил сам себя Борис. – Мы всего-то два вечера встречались, а затем меня в армию забрали.

– Значит, и ту девушку обманывали. Легкомысленный вы человек, а еще комсомолец! Стыдно таким быть.

На этом знакомство закончилось. Вера пошла по своим делам, раздосадованный Борис со злостью рассуждал: «Во, дылда принципиальная. На кой черт такая сдалась!» Вскоре его остановил патруль. Младший лейтенант долго проверял документы, а лопуховатые помощники моргали и переступали с ноги на ногу.

– Вот ты штрафник, а шляешься по улице, – строго сказал младший лейтенант.

– Я не штрафник. То есть бывший штрафник.

– Какая разница, бывший или настоящий. За что в штрафную роту попал?

– За самовольный уход из части.

– Дезертир, значит?

При этих словах помощники-лопухи перестали топтаться и взялись за ремни винтовок. Ходырев коротко рассказал свою историю, но младший лейтенант, не нюхавший пороха, ему не поверил. Тем временем собрались зеваки и стали громко переговариваться. Звучали несправедливые, обидные слова: «Дезертира поймали… воевать не хочет… вот гаденыш». Лишь одна женщина пожалела Ходырева и сказала: «Он дурачок еще, не понимает ничего. Вы его строго не наказывайте». Наверное, Бориса отвели бы в комендатуру, но невесть откуда появился старшина Глухов с каптером.

Держался он уверенно, хотя и сам в прошлом являлся штрафником. Младший лейтенант даже не догадался проверить у него или каптера документы. Старшина повел разговор с патрулем на равных, даже нахально и заявил, что забирает Ходырева.

– Он не в самоволке? – уточнил младший лейтенант.

– Нет. Отпустили размяться, а он без толку шатается. Балбес.

– Балбес, – согласился командир патруля. – Забирайте, некогда мне с ним возиться.

– Спасибо. Я его воспитаю.

Ходырев задохнулся от обиды. С вороватого старшины сняли приговор просто так, без особых заслуг. А Борис сходил в атаку, чудом выжил, затем участвовал в успешном рейде. А когда рота выходила из окружения, то вместе с покойным капитаном Митрохиным прикрывал отход. У него три убитых фрица на счету, вину свою искупил полностью. Все это он выложил Глухову. Тот лишь посмеивался.

– Не кипятись, пойдем лучше выпьем.

Борис выпивать не рвался, но и отказываться не стал. Пришли на местный базар, который оказался почти пуст. Торговали семечками и мелкой сухой рыбешкой, но Глухов прекрасно знал, что к чему. Коротко переговорил с девахой, лузгающей семечки, невесть откуда взялась темная бутылка и связка вполне приличной воблы.

Пристроились на углу прилавка, рядом с торговкой. Каптер, длинный, унылого вида парень, с отвисшей нижней губой, достал из вещмешка банку колбасного фарша, полбуханки хлеба. Самогон наливали в кружку. Торговка в плюшевом жакете не переставала грызть семечки и насмешливо поглядывала на служивых.

– Чего смотришь, красивая? – подмигнул ей Глухов. – Вали к нашему шалашу, гулять будем.

– С одной бутылки не разгуляешься.

– Неси вторую, деньги есть.