Чистилище Сталинграда. Штрафники, снайперы, спецназ (сборник)

– Ищите гранаты, – командовал Федор Колчин. – В нишах должны лежать.

Пулеметчик прекратил стрельбу и доложил, что закончились диски.

– Черт с ними. Давай гранаты.

Колчин хоть и считался слабоватым взводным (а может, его Воронков так считал?), но людей подготовил неплохо. По крайней мере гранаты летели в цель и почти все взрывались. Уцелевшие враги отступали к блиндажу, оказавшись между двух огней.

– Макся, – позвал Колчин сержанта Лугового. – Возьмите с Аркашкой штук по шесть гранат и прикончите их сверху. Из блиндажа вам помогут. Там ребята держатся, жару дают…

– Есть, – поспешил ответить Луговой. – А где гранаты?

– В заднице! Под ногами у тебя валяются. Вон ящик в нише стоит.

Остатки четвертого взвода, укрывшиеся в блиндаже, несмотря на отчаянное сопротивление, доживали последние минуты. Четверо тяжело раненных лежали в полной темноте, ворочались, кто-то задыхался, один тщетно прикручивал дощечку к перебитой руке. Помощь ему оказать было некому, он скрипел зубами и вскрикивал от боли, когда острые концы перебитой кости касались друг друга.

Вконец обессилив, он лег на прохладный пол и прекратил шевелиться. По крайней мере, отступила боль, и стала накатывать дремотная слабость. Человек с перебитой рукой не ощущал другой, совсем мелкой раны на внутренней стороне бедра, откуда тонкой струйкой вытекала кровь. На душе становилось спокойнее, он лишь хотел, чтобы его не тревожили.

Мальчишка-штрафник с развороченным боком прижимал к ране телогрейку. Она помещалась в ране целиком, подминая под себя искрошенные гранатой ребра. Парню было всего восемнадцать, и он убеждал себя, надо продержаться хотя бы десять минут, а там его перевяжут, спасут.

– Маманя, – позвал он. – Слышь… помираю я, помоги…

В компанию к тяжело раненным притащили оглушенного морячка. Его встретили равнодушно, но сам парень хорошо знал, что он герой, и складывать ласты не собирался. С помощью соседа перетянул покрепче плечо, тронул ободранный лоб, убедился, что свисает лоскут кожи. Осторожно срезал его ножом и стал искать оружие. Гранаты собрал без спроса, затем нащупал «ППШ», взвесил почти полный диск и спросил:

– Чей автомат? Что, бесхозный? Тогда я забираю.

– Шумный ты, парень, – упрекнул его тяжело раненный. – Не трещи над ухом.

– Не мешай помирать, – подсказал морячок. – Не рановато, дядя? Впереди праздник.

– Кому праздник, а кому похмелье, – в три приема выговорил сосед. – Это хорошо, что бойкий. Воюй, если силы остались.

– Сколько вас тут? – продолжал суетиться морячок, ощупывая тела. – Ау? Откликнись, живые.

– Маманя, – вдруг позвал его мальчишка с пробитым боком. – Печет, сил нет.

– Вода у кого имеется?

Ответа морячок не получил. Очередь снаружи прошила дверь, пули воткнулись в бревна, некоторые отрикошетили от кирпичной еще теплой печки.

А трое штрафников, занимая крайне невыгодную позицию возле блиндажной двери, вели огонь из двух автоматов и винтовки. Их спасал бруствер из погибших. Это лежали те, кто выбежал из блиндажа первым и был убит автоматными очередями в упор. Людей охватывала обидная безысходность.

Ложились спать, выпив водки, поужинав, радуясь, что благополучно прожит еще один день войны. Скоро праздник, наверное, что-то изменится к лучшему. И вместо этого мертвые тела товарищей, в которых шлепают, вязнут пули, осколки, а из темноты ведут непрерывный огонь. Один из троих ловко и быстро швырял гранаты. Они не подпускали нападавших близко, а встречные гранаты рвались у порога, откалывая щепу из двери. Приполз морячок с автоматом. Ему было невмоготу лежать рядом с молчаливыми полупокойниками. Он желал драться и сразу дал длинную очередь.

– Луговой, где ты там? – торопил вялого подчиненного Колчин. – Аркашка, а ты чего молчишь?

Аркашка Сомов удачно швырнул две ручные гранаты. Они взорвались одновременно, осыпав осколками прорвавшихся врагов. Двое-трое раненых бросились на дно траншеи, ожидая новых гранат. Но малоопытный Сомов вторую пару РГД швырнул с перелетом да еще забыл встряхнуть взрыватели.

Повисла недолгая тишина. Немцы слышали шлепки тяжелых шестисотграммовых гранат и ждали взрыва. Максим Луговой, бывший командир ремонтной роты, привстал, готовясь бросить две «лимонки». Неуемный морячок в дверях блиндажа кричал «ура!» и опустошал диск автомата.

Луговой вдруг заметил, что уже светает. Через низину бегут несколько человек, они непременно прикончат всех, и две его «лимонки» не помогут. А если Максим поднимется для броска, его просто срежут из автоматов. И бывший капитан попятился, помогая себе локтями и коленями, продолжая сжимать гранаты «Ф-1» с большим разлетом осколков, которые выручили бы взвод, будь их хозяин посмелее.

Сомов, воодушевленный отчаянной стрельбой защитников блиндажа, подхватил винтовку и бросился вперед. Непрерывная стрельба создавала иллюзию, что он атакует не один, катится целая волна штрафной братвы, и ничего не устоит перед грозными жалами штыков.

Аркадия Сомова смахнули очередью на ходу, он упал в заваленную телами траншею, попытался встать, но туловище ниже колен онемело. Наплывала непонятная муть, звенел в ушах голос матери: