Чистильщик

Подхожу к стене с фотографиями — фотографиями жертв и мест преступления, приколотых к пробковому стенду. Фотографии последних жертв — Анжелы, Дарри и Марты Харрис — висят сверху, и в общей сложности получается семь трупов за последние тридцать недель. Семь нераскрытых убийств. Двух было достаточно, чтобы полиция установила между ними связь, несмотря на разные М.О. «Modus Operandi». Способы совершения преступления. М.О. — это то, что есть общего в совершенных преступлениях — одно и то же орудие убийства, или способ взлома, или то, как напали на жертву. Это не то же самое, что почерк. Почерк — это то, что убийце надо проделать, чтобы почувствовать удовлетворение — подрочить над трупом, следовать какому-то определенному сценарию или заставить жертву принять в чем-то участие. М.О. можно совершенствовать. Когда я впервые вломился в дом, то разбил окно. Потом я узнал, что, если заклеить стекло скотчем, оно не разбивается вдребезги и не так шумно бьется. Потом я научился пользоваться отмычками.

А почерк совершенствовать нельзя. В почерке вся суть убийства. Это вознаграждение. У меня нет почерка, потому что я не из тех больных извращенцев, которые убивают женщин ради сексуального удовлетворения. Я делаю это развлечения ради. А это большая разница.

Из семи нераскрытых убийств, мои — только шесть. Седьмое навесили на меня потому, что полиция ни на что не годится. Все-таки странно, как на этом свете все приходит в равновесие: одна женщина, которую я убил, так и не нашлась. Где она?

Долгосрочная парковка. Я запихнул тело в багажник ее машины, доехал до города, купил билет на стоянку в гараже и оставил машину на верхнем этаже. Очень редко парковка заполняется настолько, что машины заезжают на последний этаж. Я завернул ее тело в полиэтилен в надежде, что это приглушит запах на день, может, на два. На три, если повезет. Надеялся, что, если очень повезет, ее целую неделю никто не найдет.

Она была второй из моих семи, и она все еще там, наверху, на ветру, который продувает верхнюю площадку и разгоняет запах. Высока вероятность, что там с тех пор вообще никто не побывал.

Я бы никогда не догадался заглянуть в багажник, детектив Шредер.

Я оставил себе парковочный билетик в качестве сувенира. Он спрятан дома, под матрасом.

Когда я только начинал, я думал, что правильнее трупы выбрасывать. Но быстро изменил этому принципу, потому что во всех остальных случаях, кроме вышеупомянутого, кто-нибудь все равно рано или поздно находил тело, а первое, что делают копы после опознания жертвы, они направляются к ней домой. Так что все мои усилия были лишней тратой времени. Вот что значит век живи — век учись. Я просто стал оставлять жертвы в их доме.

Лица женщины с долгосрочной парковки среди фотографий нет. Вместо нее на меня смотрит незнакомка. Четвертый номер в списке из семи. Я знаю ее имя и знаю, как она выглядит, но до того, как она появилась на этой доске, я ее никогда не видел. Она висит там уже шесть недель, и каждый день я рассматриваю ее черты. Даниэла Уолкер. Блондинка. Красивая. Женщина моего типа — но не на этот раз. Ее глаза сияют на лице, как мягкие изумруды. На стене висят фотографии, сделанные как до смерти, так и после. Сначала детектив инспектор Шредер не хотел, чтобы я сюда заходил из-за этих фотографий. Потом либо он просто про это забыл, либо ему стало все равно.

На фотографии Даниэлы Уолкер, сделанной еще при жизни, она выглядит счастливой женщиной, которой чуть за тридцать; фотография сделана за два или три года до смерти. На плечах, повернутых к камере вполоборота, рассыпались волосы. Губы готовы раскрыться в улыбке. Эта фотография засела у меня в голове с тех самых пор, как попала на стенд. И почему?

Потому что, кто бы ее ни убил, он свалил это убийство на меня. Тот, кто ее убил, был слишком труслив, чтобы взять на себя вину, поэтому вместо того, чтобы избежать последствий, воспользовавшись собственными мозгами, он ускользает, используя меня. И все это без моего разрешения!

Я все смотрю на фотографию. При жизни. После смерти. Сияющие зеленые глаза на обеих.

Последние шесть недель я только и думал о том, как бы поймать мужчину, который сделал это с нами — с ней и со мной. Неужели это так трудно? У меня есть все необходимые возможности. Я умнее любого в этом участке, и это говорит не только мое самолюбие. Я перевожу взгляд с жертвы на жертву. Пристально их рассматриваю. Четырнадцать глаз смотрят на меня. Наблюдают. Семь пар. Знакомые лица.

Все, кроме одного.

Кольцо темных синяков как будто охватывает шею задушенной Даниэлы Уолкер. Они неравномерны — что исключает вероятность использования шарфа или веревки — и выглядят так, будто оставлены костяшками пальцев. Кулаками можно сдавить сильнее, чем пальцами. К тому же от кулаков труднее защищаться.