Чистильщик

Хруст кости показался оглушительным, Эрик заорал, начатое было плетение рассыпалось. Он попытался отпихнуть зверя другой рукой, смрадное дыхание обожгло лицо, медведь выплюнул предплечье и вцепился туда, где шея переходит в плечо. Эрик попытался разумом отстраниться от боли, снова начать плетение – и опять все рассыпалось. А в следующий миг зверь почему-то бросил его, захрипел, потом раздался тяжелый глухой удар, и рычание стихло. Только заходились лаем псы, да перекрикивались люди.

– Ничего страшного, – раздался спокойный голос Альмода. – Забрел, видимо.

Эрик вцепился здоровой рукой в рану, наплевав на боль – пережать артерию, пока не поздно. Получилось так себе, между пальцами пульсировала кровь. Потом его накрыло плетение, под рукой зашевелилось мясо и он расслабился, обмякнув, позволяя тканям срастись. Интересно, ключица сломана? Скорее всего.

– А с мальчонкой что? – спросил кто-то.

Альмод склонился над ним, ощупал. Эрик вскрикнул, когда кости встали на место.

– До свадьбы заживет.

Послышались смешки. Кто-то поднял Эрика, подставив плечо, повлек за собой.

– Да откуда мне знать, чего псы не лаяли. Я не охотник и не собачник, – сказал Альмод, —Тушу можете забрать, мне она не нужна. Здоровенный, мяса на всех хватит. Только живо, и убирайтесь.

Эрик позволил завести себя в дом, в глазах темнело от боли, кружилась голова, видимо, отголоски пережитого страха. У самой двери обнаружился Фроди, тяжело опирающийся о стену. Грязно выругался, увидев Эрика, и шатаясь побрел обратно к кровати.

6

Эрик опустился за стол, уронив голову на столешницу. В руке пульсировала боль – о ране на предплечье никто не позаботился. Стукнули ставни, сквозь закрытые веки пробилось сияние – кто-то сотворил под потолком светлячок, горевший ярче полдюжины свечей.

– Набегался? – Холодно поинтересовался Альмод.

Эрик не поднял головы.

– Убивай. Оправдываться не буду.

– Идите, погуляйте. Только плащи не забудьте, там зябко. Заодно и местных разгоните, – он помолчал. – Живо!

Прошуршали шаги, открылась и закрылась дверь.

Сзади рванули за шиворот, вытаскивая из-за стола. Эрик взмахнул руками, пытаясь удержать равновесие, вскрикнул, ударившись.

– Больно, да? – ухмыльнулся Альмод. – Поделом.

– Ненавижу, – выдохнул Эрик. Все равно он уже покойник, так что можно, наконец, высказать этому…

Удар выбил из него дыхание. Эрик упал на колени, прижимая руки к животу. Альмод наклонился, сгреб за грудки, вздергивая на ноги, встряхнул.

– Это за глупость. Думал, я за околицу тащился, потому что прогуляться захотелось, или время лишнее было перед прорывом? А если бы из прохода вылез не здоровый медведь, а что-нибудь посерьезнее? Упырь, василиск, дракон…

– За дурака меня держишь? Их не бывает.

– Синего солнца тоже не бывает? – Альмод с размаху хлестнул по щеке, в голове зазвенело. – Черного неба? – еще одна пощечина. – Зеленой крови?

Он снова встряхнул Эрика.

– Да сам Творец не скажет, через какой мир из бесконечного множества ляжет проход! И какая дрянь оттуда вылезет, прежде чем встанет защита! А ты ошибся в плетении, и защита не встала вообще.

Он выпустил ворот. Эрик упал на четвереньки, неловко опершись о прокушенную руку, та подломилась и он со всей дури приложился скулой о пол.

– Ты. Подставил. Под удар. Непричастных.

В живот врезался носок башмака. Эрик завалился на бок, стукнувшись спиной о ножку стола. Мог бы дышать – закричал бы. А так только и оставалось, что свернуться клубком и попытаться протащить воздух в легкие.

Альмод опустился рядом, снова рванул за воротник, заставляя сесть. Прошипел в лицо:

– Самоуверенный самовлюбленный дурак.

– Я не напрашивался! – наконец-то получилось вдохнуть. – Я вообще не хотел…

– И не нашел ничего лучше, чем дезертировать.

– Я не клялся никому в верности! И не буду…

– А кто будет? Кто защитит этих людей, если одаренные, вроде тебя, будут кривить носы: слишком грязно, слишком опасно, слишком… Все слишком, пусть всем этим занимается кто-то другой! – Альмод выпрямился, глядя сверху вниз.

– Как будто тебе, благородному, есть дело до черни, – устало сказал Эрик, прислонившись спиной к ножке стола. Болела рука, ныл живот, раскалывалась голова, и не осталось сил ни оправдываться, ни бояться. Пусть убивает. Уже все равно.

– А ты видел хоть раз, во что превращается земля, если прорыв не удержали сразу? Ни травы, ни кустика, ничего живого – и десятки лет не будет ничего живого? Видел город, полный костяками? Большими, маленькими, на двух ногах, на четырех… и только ветер воет на улицах?

Альмод сел на пол, так же прислонился к ножке стола, прикрыл глаза.

– Я тогда был на год старше тебя. Третий мой прорыв… тогда я еще их считал. Командир не удержал плетение в переходе… Ему оставалось два шага до выхода, мне – пять. Я свалился без сознания на четвертом, но из прохода выпал. Или вытащили – не знаю, когда в жилах закипает кровь, трудно соображать…

– Тогда ты узнал про черное небо? – зачем ему это знание, ведь все равно…