Чистильщики пустошей

       Он поворачивается к ним. Солнце, пробивающееся на востоке через низкие тёмные тучи, плотной массой закрывающие небо, уже может выхватить из рассветной полумглы его упрямый профиль с высоким лбом, волосами, зачёсанными назад, ровным прямым носом и короткой бородой с усами. От широкого кожаного ремня, туго обхватившего крепкое и не располневшее, не смотря на видимый возраст, сильное тело вниз, по направлению каждого бедра, идут тёмные ленты. Утренний свет с интересом выхватывает всё больше и больше из этого человека, и вдруг натыкается на то, что эти ленты-ремни, как оказывается, держат две кобуры. Небольшие, куцые, примостившиеся как раз посереди каждого его бедра, и баюкающие в себе вороненые большие револьверы.

       Рассвету становится ещё интереснее, и он чуть напуган. Но не потому, что мужчина вооружён, нет. За последние несколько десятков лет это уже очень привычно. Подростки, да-да, именно они...

       Каждый из двенадцати, застывших в одинаковых позах, был вооружён. И пусть у их поясов всего по одному пистолету, и они ещё не такие грозные и серьёзные, а также намного проще и дешевле, чем у мужчины, которого зовут Мастером. Но кроме этого, справа у каждого, так, чтобы мгновенно схватить, лежат пока укутанные рассветными сумерками короткие и широкие клинки, с надёжными гардами, закрывающими руку, спящие в кожаных ножнах.

       Рассвету очень любопытно узнать про них больше, и он хотел бы задержаться. Но ему нужно бежать дальше, будить всех и каждого на своём пути. И, с явным сожалением, подгоняемый уже начавшим розоветь небом, он нехотя устремляется вперёд, стараясь уловить ещё хотя бы немного из того, что мужчина говорит подросткам.

       - А в качестве ножниц для резки нитей Пряхи могут использовать всё что угодно. И кого угодно. Стадо пастыря нашего убедилось в этом не так давно, но так, что спорить с этим, нет у нас с вами - ни желания, ни возможности. Почему, Мерлин?

       - Потому что наш мир умирает, Мастер. - Один из подростков, худой, высокий, с большим носом ответил, не шевельнувшись ни на сантиметр. - Потому что чаща терпения была переполнена, и хлынул через её край гнев.

       - Именно, именно так. - Мужчина задумчиво посмотрел на восток, где горизонт уже на одну треть стал красноватым. - Вы же помните то, что говорили вам? Про то, что встал брат на брата, отец против сына, жена против мужа. Когда помутился рассудок наш, сжигаемый изнутри гордыней и любовью только к себе, и человечество решило, что может всё, что только взбредёт в воспалённый мозг. Три поколения назад, когда меня не было на свете, точно такой же рассвет стал последним из длинной череды тех, когда можно было просыпаться в своём доме и не думать о том, как дожить до вечера...

      *****

      Год 20.. от Р.Х. Северо-западные губернии Российской Империи, телеканал РДТВ, прямой репортаж из зоны погашения Границы Прорыва:

      Камера крупным планом выхватывает сидящего на бруствере на скорую руку вырытого окопа крепкого парня. Шлем, с поляризованным забралом, напичканный изнутри различной хитрой электроникой, аккуратно лежит на расстеленной ткани плащ-палатки. На нём грамотно подогнанный индивидуальный защитный комплект с верхним слоем "хамелеона", сейчас неактивированного, отчего камера может снимать его, не опасаясь того момента, когда фигура бойца размажется в одно сливающееся с общим фоном пятно.

       Объектив, вероятнее всего, встроен в подобный его защитный шлем, тем самым оставляя свободным руки репортёра, вынужденного находится где-то здесь, на линии фронта. Камера наезжает на лицо, обычное лицо русского парня, родом откуда-то с Брянска, может быть. Или с Харькова, Лиепаи, Гомеля, Новосибирска, с вновь отстроенных городов Туркестана или с Волги. Зуммер пси-совмещения начинает моргать, показывая, что до полной связи с ИД-матрицей осталось всего ничего, и...

       Как обычно, всё вновь, одновременно и привычно и незнакомо: несколько сияющих кругов перехода, погружение под ритмичные щелчки, соединение с матрицей, полный контакт...

       Дым, едкий дым, сизого цвета. Он такой всегда. Если сгорает много-много пороха, то он такой всегда. Режущий слизистую глаз и ноздрей. И ещё тогда пахнет гарью и кровью. Он такой тяжёлый, этот страшный и сладкий аромат. Ambre la guerre...да и пусть я не прав в этом определении. Ведь при желании вы сможете меня понять.

       Дым стлался повсюду, смешиваясь с утренним туманом. А тот был густым-густым, похожим на тот дым, который пиротехники выпускают на концертные сцены для лучшего эффекта. Как плохо, когда он есть такой. Мешает смотреть, мешает увидеть момент Прорыва. А каждый раз, когда его не замечали, всё заканчивалось также, как и сейчас. Вон, покрутите вместе со мной головами, посмотрите, посмотрите вокруг. Увидьте не просто переломанные тела в камуфлированной защите. Поймите каждого из тех, кто уже никогда не встанет с бруствера или крошки от кирпича.