Чисто астраханское убийство

Дуся с удовольствием замечала, что Славин дружок полностью переключил свое внимание на подругу и усиленно ухаживал за ней, а Зина просто сверкала от удовольствия и не расставалась с подаренным ей зонтиком, и лицо ее было очень красивым, поневоле залюбуешься. Саня и любовался откровенно, подмигивая то Славе, а то Дусе. И это было тоже смешно. Конечно, ни о каком уходе Зины домой уже и речи не могло идти. Она парочку раз просто повисла у Сани на груди, обхватив его шею руками. Пробовала целоваться, но губы только чмокали, и она без удержу хохотала. Знать, отпустила ее боль окончательно, и чего теперь страдать по утерянному навсегда? Да пошло оно все!.. Жить уж мало остается, бабий век-то короток, полсотни стукнет — и, считай, старость на дворе, где ж там новую радость-то искать?

Попытались еще чего-то вкусного поесть, но уже в горло не лезло, и Дуся решила кое-что скоропортящееся убрать в холодильник и на ледник, в погреб, жалко же. Она принялась было уносить, но Слава поднялся и стал ей помогать, а Турецкий, у которого на руках и на коленях вальяжно развалилась счастливая и улыбающаяся Зинка, пытавшаяся полностью открыть глаза, посмотрел-посмотрел да и поднялся вместе с женщиной, держа ее на руках.

— Ну, что? — торжественно вопросил он. — По-моему, мадам полностью готова к совершению дальнейших великих подвигов! При моем активном, разумеется, участии. Что скажете, друзья мои?

— А ты спроси у нее самой, — посоветовал Грязнов, ухмыляясь.

— Не могу, я в полном замешательстве, что делать с этим бренным телом? Нет, вообще-то, оно еще живое, дышит и даже, кажется, осторожно хихикает… — Он сделал вид, что прислушался и потом кивнул: — Точно, слышу тихий такой, русалочий смех. Ах, проказница!

— Да унеси ты ее к себе, и… отдыхайте. Поздно уже. Вы ж и поспать не успеете. — Дуся весело махнула рукой.

— И то верно, Саня, — подтвердил Слава. — Нельзя допускать, чтобы женщина так долго страдала от одиночества. Ты просто обязан хорошо утешить ее. Я прав, Дусенька? — Он проникновенно посмотрел ей в глаза. — А что поговорить по поводу ее… ну, трудностей мы не успели, так время ж у нас еще есть. Можно и завтра с утра либо вечерком, никто нас не торопит, не гонит, верно? Ты ж не прогоняешь?

— Какой разговор? По мне, Славушка, так живи, сколько душе угодно, я только рада буду. — Помолчала и тихо добавила: — И счастлива.

— Э-э, ребятки, — Турецкий покачал головой, — да у вас тут, гляжу, серьезно. Так мы пошли? Пошли, Зин? — обратился он к своей якобы безвольной ноше, но та ответила почти трезвым голосом:

— А чего еще нам надо? Разве танцевать больше не будем?

Все расхохотались, а она сделала вид, что захотела обидеться, но быстро передумала и заговорила чуть заплетающимся языком, из чего напрашивался вывод, что она на самом деле не так уж и пьяна, как представляется:

— И ничего смешного не вижу. Не будем, значит, и не будем, тогда сменим пластинку на… — Она повернула голову к Турецкому и спросила: — Слушай, кавалер шикарный, ты о чем думаешь, когда у тебя молодая и красивая девушка на руках… валяется?

Турецкий едва не уронил ее на пол, так стал смеяться.

— Я, Зинка, как тот несчастный солдатик, который при виде кучи битого кирпича все равно думает только о бабе!

— Ну, так и не тяни, — рассудительно заявила она, вызвав новый приступ хохота.

Ну, парочка! Грязнов кулаком вытирал слезы на глазах, а Турецкий продолжал стоять, держа Зину на руках, словно не зная, что с ней делать.

— Растерялся, Саня? — поддразнил Грязнов. — Так тебе и надо, не все коту масленица. Тебе ж сказано: не тяни кота за хвост. У тебя что, на веранде больше места своего нет?

— Место есть, — задумчиво ответил он. — Но я еще не решил…

— Чего ты не решил?

— Каким способом…

Грязнов икнул и подавился, повиснув на Дусе, а та, изнемогая от хохота, колотила его по спине кулачками и не давала рухнуть на пол, как Слава ни пытался.

Наконец, Турецкий унес Зину на веранду, они там о чем-то весело побубнили, пощебетали совсем не пьяными голосами и погасили свет. А Дуся, помогла Славе дойти до тазика на кухне и слила ему на руки. Он умылся, пофыркал, вытерся поданным полотенцем и обнял женщину.

— А пойдем-ка и мы? Знаешь, чего я больше всего ожидал весь вечер?

— Скажи, — тихо произнесла она.

— Вот этой минуты, — шепотом произнес он из губ в губы… Конечно же, утро наступило очень скоро, и — никакого похмелья. Даже удивительно.

Грязнов удивленно посмотрел на сиявшую от счастья Дусю, а она, поняв смысл незаданного вопроса, ответила:

— Пища здоровая, милый мой генерал. Никаких канцерогенов. Да и выпили-то — так, для удовольствия. И Зинка, я тебе скажу, не была пьяной, я думаю, она просто чувствовала себя не очень ловко с новым человеком, который ей, несомненно, понравился, я видела, ну, и просто немного притворилась. Мол, ты сам решай, а я ничего не вижу и не слышу. А потом: «Ах! Что это со мной?» Но, как говорится, поезд уже пошел, и остается ей теперь только одно — ехать и качаться, качаться и ехать.

— А ты — психолог, — с удовольствием констатировал Грязнов. — Смотри-ка, не ожидал такой твоей реакции.