Чисто партийное убийство

Вспоминает Н. Васильев: «Вечером, значит, приехали с 9-го управления сотрудники во главе с Казеевым, майором, и сказали: «Николай Федорович, есть указание, чтобы вся ваша охрана сдала оружие и сменить посты». Я им ответил, что я посты снимать не могу, как мне не положено, это может сделать только начальник Управления, пусть он снимает, а если замена, я могу сделать.

Тут же решили, чтобы не нарушать инструкцию, посты не снимать, а просто заменить на них людей. Что бы было, если бы охраняемый или в частности вот в данный момент Никита Сергеевич присутствовал при разоружении? Конечно, по нашей инструкции и по моим бы действиям, если бы мне Никита Сергеевич сказал, что Николай Федорович, кто это к вам пришел и кто это может вас разоружить, то я бы не подчинился, не подчинился. Но это было сделано уже основательно. То есть подготовлено, и я уже был в курсе дела».

В 10 часов утра заседание Президиума ЦК продолжилось. Хрущева надо было добивать. Эту задачу выполнял Полянский. Он припомнил Хрущеву все, даже то, как тот сквернословит, «от чего не только уши вянут, но даже и чугунные трубы краснеют».

Дурак, бездельник, лентяй, вонь, грязная муха, мокрая курица, дерьмо — это только печатные из употребляемых Хрущевым оскорблений.

Подгорный продолжил тему, подчеркнув, что для партии и страны будет лучше, если Хрущев сам попросит об освобождении.

Итог обсуждения подвел Брежнев.

Потом единодушно решили освободить Хрущева от всех постов. Микоян тоже был «за». Хрущеву зачитали уже подготовленное его же собственное заявление об отставке. В нашем фильме мы показали это заявление впервые. Сразу бросалось в глаза то, что подпись на заявлении отличалась от обычной подписи Хрущева на других документах. Никита Сергеевич явно был подавлен и расстроен. Он четко осознавал тот факт, что игра была проиграна, и ему уже ничего другого не оставалось, как поставить подпись под бумагой, которой он не писал.

Вспоминает Николай Егорычев — в 1964 г. первый секретарь Московского городского комитета КПСС: «Буквально за полтора-два часа до начала Пленума звонит мне Леонид Ильич: «Коля, слушай, а стоит ли нам открывать прения на Пленуме, ведь на трибуну полезут самые подхалимы, те, кто больше всего выслуживался перед Хрущевым, они и начнут его поливать». Но потом, как выяснилось, конечно, у Леонида Ильича были совсем другие мысли. Он понимал, что мы сгоряча выскажем все, что у нас наболело, а он как раз думал о другом. Он думал о том, чтобы вернуться к такому положению, чтобы он оставался лидером, единоличным лидером, чтобы он возглавлял Политбюро».

Боялся Брежнев неожиданной дискуссии еще и потому, что Хрущев как сильный оратор мог раскачать зал и повернуть Пленум в другую сторону. Поэтому Хрущеву перед заседанием строго-настрого запретили выступать как с репликами, так и с просьбами.

На этом странном Пленуме в Москве присутствовали 153 из 169 членов ЦК, 130 из 149 кандидатов, 46 членов Центральной ревизионной комиссии из 63.