Чисто семейное убийство

Депутат Сливятин, баллотирующийся по всем выборным округам во все общественные и государственные организации, явился без приглашения, считая себя моим посаженым отцом. От щедрот властных структур он подарил новобрачной упаковку флегмонозных пирожных, которые я и в дни перед стипендией скармливала кошкам, и обещал подробно рассмотреть вопрос о приватизации квартиры. Моего друга Аслана пришлось принимать на заднем дворе столовой, где все, собственно, и происходило. Тошкин в принципе уже не имел ничего против моих близких связей с легализовавшейся мафией, но деликатный Аслан не хотел портить ему карьеру. Аслан погорячился и в приступе свадебного веселья сказал: «У тебя все есть! Тебе ничего не надо. С меня — любое желание. Американка». С тем и отбыл, провожаемый подозрительным взглядом Евгении Сергеевны, которая, кажется, ознакомилась с моей подробной криминальной биографией и теперь подумывала о том, чтобы эту кинопленочку отмотать на годик-другой назад.

Но — увы. Поезд счастливой семейной жизни вовсю набирал ход, и остановить его могло только невыполнение Тошкиным главного предсвадебного обещания. В первую брачную ночь Тошкин стал мне мужем. Он продемонстрировал глубокое знание женской психологии и совершил сразу несколько сексуальных призывов: он ковырялся в ухе, долго заглатывая сопли, потом кашлял надрывно и натужно, потом улегся на спину и начал подозрительно похрапывать. При первых признаках перехода легкого посапывания в утробно-громоподобный рык я по привычке скомандовала: «На бочок!» — и не ошиблась. Перебравший Тошкин при неудачном перевороте попал в вертолет, создаваемый потолком и полом, и был вынужден покинуть поле сексуальной битвы, чтобы в растрепанных чувствах совокупиться с унитазом. Не имея привычки жениться, он, конечно, выпил лишнего, поэтому свидание с туалетной комнатой затянулось до рассвета, который мы, молодожены, увы, встречали не вместе.

Евгения Сергеевна позвонила утром и, видимо, спросила у сына: «Ну как?» Он, едва держащийся на ногах, честно ответил: «Плохо, мама. Мне очень плохо». По экипировке свекрови, которая уже через десять минут звонила в нашу дверь, можно было догадаться, о чем она подумала. Преданная женщина привезла с собой упаковку шприцев, систему для переливания крови, пару флаконов метрогила, тест на беременность, два килограмма ваты и километров десять бинта. Интересно, что она собиралась им обматывать?

— Дима, где у тебя болит? — спросила Евгения Сергеевна, краснея до корней волос. — Скажи маме, не стесняйся. Здесь все свои.

Невменяемый муж Дима, утративший весь свой прокурорский лоск и мечтающий только о бутылке холодного светлого пива, невнятно произнес:

— Везде, — и подозрительно зашатался.

Евгения Сергеевна бросила на меня умоляющий взгляд и прошептала: «Ну зачем же так?» Она прижала голову сына к груди и задохнулась в его объятиях. В основном от выхлопа разнокалиберного алкоголя, который Дима дегустировал накануне.

— Ты напился? — обиженно воскликнула она. — Ты напился, паршивец! Я же предупреждала! Я говорила. Дима, как тебе не стыдно. — Она ринулась к своей аптеке, достойной лечсанупра, и выхватила пол-литровую баночку, на которой было любовно выведено: «Валериановые капли».

— Сколько? — спросила я, желая хоть раз в жизни быть хорошей невесткой.

— Стакан! — скомандовала Евгения Сергеевна и принялась трясти моего мужа, как грушу с переспевшими плодами.

В ситуациях, когда любящие люди выясняют отношения, я предпочитаю оставаться в тени. Никто не может пожаловаться, что я когда-то кому-то перебежала дорогу именно в этом вопросе. Я приняла ванну, приготовила завтрак, пропылесосила немодный ныне ковролин, отнесла в чистку свадебный, он же будущий советника юстиции костюм Тошкина, перекусила, поболтала с папой по телефону и, наконец, решилась заглянуть в спальню. Евгения Сергеевна пребывала в том же состоянии, в котором я ее оставила. Лицо уже более вменяемого Тошкина приобрело почти осмысленное выражение, глаза смотрели уныло и зажглись надеждой на спасение при виде меня.

— Дима, — приветливо улыбнулась я. — Мне хочется помочь твоей маме. Что она все одна да одна. Теперь мы понесем тебя по жизни вместе. — Я зашла со спины и, стараясь попадать в такт движениям свекрови, начала трясти благоверного, чтобы он запомнил первый день нашей совместной жизни до самой смерти.

— Пива, — прошептал старший следователь городской прокуратуры. — Пива, пожалуйста. Я больше не могу.

При этих словах мы с Евгенией Сергеевной одновременно отняли от его тела руки. Дима, не выдержав призывного притяжения земли, упал на коврик.

— Вот так-то, — сдувая с лица милую, чуть рыжеватую прядь, удовлетворенно заметила свекровь и улыбнулась мне. — А я уж черт-те что подумала. Вы меня, Наденька, извините за эту грязную свинью.

— Чистую, — пробормотал осмелевший Дима. — Я каждый раз мылся. Всю ночь я только и делал, что мылся.