— Ты скажи только одно, американец приехал? Ну, жених…
— Ф-федор? — заикнулась Люда. — Да иди ты!
Очень грубо и непрофессионально. Обидно даже. Впрочем, Федор — какое хорошее, звучное индейское имя.
— А фамилия у него Красный Глаз?
— Кривенцов его фамилия, Надя. Кривенцов, — сказала она, и мне стало страшно. Может быть, только во имя сына Люда не рискнет пока покупать для меня порцию самой радикальной в мире диеты. — Еще вопросы будут? — очень собранно и решительно спросила Люда.
— Да. При чем тут Лойола?
Она повертела пальцем у виска, поправила выбившуюся кудряшку и, резко развернувшись на ободранных каблуках, зашагала прочь. Мне предоставлялась редкая возможность разделаться с Луизианой Федоровной без свидетелей. Но я струсила. Бандитского настроения хватило ровно для того, чтобы в клочья изодрать дорогущие журналы «Плейбой». И теперь ни через неделю, ни через полгода уважаемая учительница не вернет себе наглядного пособия по курсу «секс для младенцев».
Я оставила журналы, школу, Луизиану и отправилась утешаться. Раньше, когда я была богатой и знаменитой, я в случае глубокого душевного волнения посещала магазин «Тарас» или парикмахерскую «Маркиза»; радикально черный цвет брюк, волос и помады на некоторое время снимал накопившиеся комплексы и страхи. Потом я свистала всех наверх и обратно, возвращая ногам юбку, а волосам девственную русую ясность. Когда я была хозяйкой в своем доме, то в состоянии стресса учиняла генеральную уборку с ретивым выбрасыванием дорогих моему сердцу школьных принадлежностей эпохи позднего застоя и ажурных, практически вязаных колготок эпохи ранней перестройки. Еще я утешалась на дискотеках, в объятиях женихов, в компании с семечками, на аэробике, на уроках русской литературы и во сне. Но тогда я была молодой. И довольно беззаботной. Теперь, в состоянии гражданской межгалактической войны, мне оставалась только одна забава — алкоголь в желудок. В десяти метрах от школы находился чудный летний кабачок «Максим». Дети даже писали заявление о переходе «Максима» на зимний режим, но власти ответили решительным «нет». Водка зимой — роскошь для взрослых. Умея довольствоваться малым, я заказала двести граммов коньяка, бутылку болгарского вина одесского розлива и три банки пива. Чем богаты, тем и рады. Смешав названные ингредиенты в равных дозах, я получила три коктейля «Надежда» и еще немного вина на запивку. Первую порцию, ни с кем еще не чокаясь, я выпила за помин души всех невинно убиенных и виновато живых. Мир сразу показался мне радужным, веселым и открытым. Приступ сентиментальности заставил меня купить кошке бутерброд, а себе — пачку сигарет. Будучи еще в сознании, второй коктейль я выпила под аплодисменты официанта, который, видимо, собирался показывать меня за деньги.
Мысли выстроились, но, испугавшись владельца головы, разбежались. Тихий звон раздавался у меня в ушах, чтобы отвлечься от его навязчивости, я задумалась о любви. Стройными рядами прошли мужья, свекрови и сотрудники по работе. Сердце молчало. Потом появились книги, одежда и обувь. Скукотища. Никакого эффекта! Только звон. О Тошкине я просто боялась подумать. Даже являясь мне в галлюцинациях, он всегда умудрялся испортить отдых. Воззвать к чести, совести и трудолюбию…
Я не выполнила обещания, данного Аньке! Вот ведь что ужасно. И теперь не имею права называться матерью. Вот же, оказывается, кошмар! Киллер — работа трудная, ответственная, требующая недюжинного самообладания. Зато не требующая никакой любви. То есть абсолютно.
Еще немного, совсем немного трений с общественностью, и я, кажется, смогу, потому что потому.
Пригубив третий коктейль, я отправилась внутрь павильона, чтобы позвонить в службу спасения.
— Мама, это я. Надя. Я тебя очень-очень люблю.
— Да, — ответила мама. — И сколько ты выпила? А главное — где?
— Главное, что я люблю. И поэтому не буду пока никого убивать!
— Обещаешь? Честное слово? — взволнованно спросила мама. — А Гриша женился! Скоро мы снова станем бабушкой и дедушкой.
— Значит, он тоже не будет киллером! — обрадовалась я и пошатнулась.
Хорошо, что мама меня не видит. Ей бы очень не понравилось, что я съела помаду и выгляжу как женщина, брошенная мужем.
— Иди домой, — попросила мама, явно обеспокоенная моим нервическим состоянием.
— Да, — сказала я и положила трубку.