– Косаренко тоже не усидит, – продолжал размышлять Вернер. – Быстренько слепят из него «оборотня» – причем вполне заслуженно – и отправят с половиной управления за решетку. А вот бандит и вор… – Сыщик изобразил неопределенный жест. – Не знаю, что с ними произойдет и насколько они заинтересованы в сохранении статус-кво… Бандит Шалевич, возможно, удержит позиции – не думаю, что новые хозяева начнут правление с кровопролитной войны. Но разрешат ли ему сидеть до наступления естественной смерти? Казино, наркота, махинации с топливом – кто упустит эти лакомые кусочки? То же касается и вора. Пузырь курирует местные зоны, а многие кормятся у этого корыта. Цех по производству контрафакта на зоне номер восемь, накрытый в прошлом месяце, – как вам нравится? Зэки организовали? Да ни в жизнь. А значит, бери все руководство зоны за шиворот и уверенно веди в тюрьму… Постой, Константин Андреевич, – спохватился Вернер, – полагаешь, кто-то из участников совещания ведет двойную игру?
– Я этого не исключаю, – задумчиво произнес Максимов, – сволочи знатные. Но не станет он убивать собственными руками. Не тот уровень. Работать надо, коллеги.
– Спать надо, Костик, – мягко поправила Екатерина. – Ты на часы когда в последний раз смотрел?
4
Он проснулся в три часа ночи. Повертелся с боку на бок, потянул за ниточку бра и постиг, что это стены давят. Слишком близко одна от другой. Не дают уснуть. Сполз с кровати, босиком прошлепал на кухоньку. В холодильнике отыскал творожную массу от «Даниссимо» – потребил. Заорать на пике вдохновения и с ревом выбежать на улицу желания как-то не почувствовал. Сделал кофе по-гречески (с холодной водой) – отправил вслед за творогом. Прошлепал в комнату, сел на кровать.
По крыше барабанил дождь – монотонная, заунывная дробь. Маринка в тридцати верстах от этой глухомани тоже, поди, ворочается, от крана к унитазу курсирует, от кровати к кухне. Страшновато одной в трехкомнатной квартире – как бы ни храбрилась. Маша – в бессрочной командировке в столице нашей родины – постигает азы цивилизованного рекламного бизнеса и, вероятно, неплохо себя чувствует. Ни одного звонка за четыре дня.
За стеной коллеги посапывают – этих точно с городом ничто не связывает: детей не держат, цепями брака не обзавелись. Дети – это сложно, убеждена Екатерина. А Вернер любит говорить, что, если жизнь лишить счастья, радости, удачи, останется лишь горький смысл, а это скучно. И вообще, в Сомали когда-то существовал справедливый закон: жениться дозволялось лишь тому, кто убил человека. «А я еще не вырос, – удрученно разводил руками Вернер. – По сусалам бил, челюсти ломал, а убивать не доводилось»…
Накинув куртку, натянув ботинки, Максимов вышел из дома. Дождь пошел на спад – молотило реже и слабее. Постояв на крыльце, хлопнул по лбу, чертыхаясь, вернулся, окатил себя «Москитолом», стоящим на тумбочке (оттого и не кусают), и, забыв глянуть в зеркало, поволокся обратно.
Пока курил, стоя на крыльце, дождь закончился. Свежесть царила какая-то негородская, давно забытая. Громада дома довлела над поляной. Окна не горят, лишь портал и колоннада подрагивают в желтоватом свете. Россыпь фонариков, стриженый бульденеж у подъездной дорожки. От колонны отделился охранник, постоял на ступенях, прикуривая, медленно сошел на аллейку, отправился в обход дома. Долго же ему ходить… Максимов гнал прочь мысли об убийстве. Волнует ли его теневая власть в городе и ее нелегкая судьба? Интриги, разводки, сведение счетов? Нужно о себе подумать. Слова Ухватова нисколько не убеждают – судьба агентства «Профиль» по завершении дознания (а итог дознания неважен) покрыта мраком неизвестности. Неплохо бы продумать вариант отхода.
Он мысленно прикинул размеры усадьбы. Поляна метров полтораста в обхвате (хороши объятия!). Ограда подступает плотно к лесу, – значит, метров на шестьсот это удовольствие тянется. Ворот как минимум двое. Не будут слесарей и прочих монтеров пускать парадным входом.
За флигелем никто не наблюдал (он почуял бы). Максимов выбросил окурок и скользнул с крыльца.
Стараясь избегать освещенных зон, он неспешно обошел главные ворота (две башенки с фривольными наличниками, витые створки, зевающие лбы), оставил справа парковку и погрузился в заросли акации и кленов, успешно маскирующие двухметровую ограду…
Быть пойманным Максимов не боялся – объяснение вертелось на языке. Но затея явно попахивала гнильцой. Минут за десять он промочил ботинки и проклял все на свете. Двигался медленно, держась за стальную ограду, а другой рукой отводил прилипчивые ветки. Ни одной приличной дырки, интервал между прутьями сантиметров десять, а концы заостренные. На такой частокол даже под хмельком не сядешь. Понимая, что сегодня ночью он немного перемудрил, Максимов все же добрался до стыка оград, поднял воротник и потащился по восточной стороне поляны.