Чисто сибирское убийство

Он летел по лестнице, перемахивая через ступени, и думал не о том, что разобьется, как куриное яйцо, а о том, что двое суток совершает неправильные поступки. Но тревога есть тревога – надо бежать… Когда он выскочил на крыльцо, толпа людей уже неслась к озеру. Уже стемнело, но фонари горели. Умчались все – охранники, прислуга, постояльцы. Максимов завертелся в растерянности. Имеет он право уподобляться прочим? Коллеги в гуще толпы – сами справятся. Он бросился влево, намереваясь выйти к озеру со стороны кустов. Убийца, если труп в реальности существует, воспользуется кустами неизбежно! Не пойдет он напрямую к дому! Кустов там тьма-тьмущая – легко пробежать до восточных ворот и, пользуясь рассеянностью охраны, убраться восвояси. Он сам этим вечером подобный финт провернул. Максимов пробежался по пустынной аллейке и погрузился в хитросплетения зарослей…

На старой «козьей» тропке, где час назад он выслеживал Петровича, никого не было. Максимов метнулся в одну сторону, добрался до аллеи – побежал в другую. Скрипя зубами, сообразил, что опоздал – поздно выслеживать зверя! Матюгнувшись в сердцах, взял курс на озеро…

Театр, мать его. Кокетливый фонарик доходчиво освещает место действия. Сгрудились все, кто к моменту инцидента находился в доме, включая туповатую охрану. Спуск к воде, песчаный пятачок… На этом пятачке сегодня вечером удил Пузырь, доламывая спиннинг. Но Пузырь вроде живой – не станет же трубить о собственной смерти! У самой воды, зарывшись лицом в глину, лежит мужчина. Ноги колесом, одежда бесформенная, невзрачная, грязная. Рукав задрался, обнажив увитое синевой вен предплечье. Знакомая фигура. Да это же садовник! – осенило Максимова.

Народ глухо ропщет, теснясь на тропинке. От толпы отделяется охранник с настороженным лицом, облизывает губы, склоняется над телом и одним рывком его переворачивает!

И мгновенно дружный гогот оглашает окрестности! Слетает напряжение. «Покойник» в стельку пьян! Он мычит что-то невнятное, водит водянистыми глазами, отталкивая брезгливо склонившегося над ним парня: изыди, мол, сатана! Добрался все же старик до своего любимого местечка – доковылял и рухнул без сил. Устал на вредной работе. Рука безвольно падает, богатырский храп взмывает к небесам. Народ гогочет. Охранник, тупо ухмыляясь, нашаривает что-то рядом с телом, поднимает и предъявляет публике – пустая бутылка серого стекла. Возбуждение нарастает – кто бы мог подумать, что единственный юморист, не говоря ни слова, способен вызвать такое нездоровое веселье.

– В озеро его, Хасан! – хохочет бледный Пузырь. – Бросай в озеро, пущай трезвеет!

Максимов с изумлением смотрит на предложенную его вниманию сцену. В ней нет ничего веселого, она предельно зловеща и вызывает только дрожь. Зарисовка из бытия сумасшедшего дома. Он не может избавиться от мысли, что происходит что-то не то, он упустил существенную деталь.

Народ расслаблен и явно забывает, где находится. Предохранители сгорают – даже у тех, кто на службе. Охранников не меньше полудюжины. Хихикают, словно им палец показали. Физиономия Шалевича на переднем плане – осунувшаяся, с резко обведенными скулами. Тонкие губы кривит усмешка. Коржак, как водится, под боком. Руки в карманах, сдержанно ухмыляется. Пузырь изрыгает непристойности. Юля теребит фартук и делает попытки улыбнуться. Надежда Борисовна прыскает в кулак – хотя глаза невыразительны, а лицо выглядит каким-то сдутым. Лизавета ядовито вторит Пузырю…

Сотрудники «Профиля» на заднем плане. Всеобщее веселье не для них. У Вернера явные перебои с чувством юмора – он мрачно пялится на толпу и не может взять в толк, почему такой кураж. Екатерина ищет глазами Максимова – находит и хлопает ресницами. Скверно на душе. Максимов отрывает глаза от толпы, смотрит наверх – в середине открытого пространства красуется громада дома – и вдруг с ужасом обнаруживает, что в доме не горит свет!

…Нигде не горит! Ни в окнах, ни в вестибюле. Темная махина на фоне иссиня-черного неба. Чубайс обесточил? Долги накопились? Но тогда и фонарики бы не горели. А они горят! Пробки выкрутили? Рубильник опустили? Дурные предчувствия дыбом взметнули волосы. Народ продолжал хохмить и балаганить. Полный сюрреализм… Максимов закрыл глаза, мотнул головой, открыл – картина не менялась. Скверны дела твои, боженька…

Народ пока не обращал внимания на то, что творилось за спиной. Максимов бочком отступил в кусты, протиснулся сквозь упругие ветви и рванул напрямик – через поляну, подтянутую шеренгу бульденежа, безжалостно топча газоны и клумбы. Взлетел на крыльцо, рванул дверь.