Чисто случайно

— Вот так-то, Ники, — орут, — знай наших. — И пустили по кругу стаканчики с ромом. Потом Норин стала показывать мне, где что. Спальня, ванная, гостиная и закуток для готовки. С ума сойти.

Потом все вроде бы не стали знать, что делать дальше, допили ром и начали поглядывать на дверь.

— Господи, — говорю.

— Ники, перестань все время поминать господа, ты же знаешь, какая я набожная, — говорит Шелли Розарио. Все ухмыльнулись; знают, чем она зарабатывает.

— Ребятки, — говорю; это заместо «господи».

— Да ладно, Ники, — хихикают, — да брось, приятель, скоро увидимся.

Тут они все бочком, бочком — и за дверь. «И мне пора, Ники», — это Норин. Одна Шэрон осталась.

Сижу пялюсь на стены; в голове — туман. Спрашиваю сестру:

— Это ты, наверное, придумала?

— Не я одна, — говорит.

— Ну вы даете.

— Даем.

— А я-то думал — приду, приткнуться негде будет.

— Ты думал, что мы допустим, чтоб нашему Ники приткнуться негде было?

— За мной должок.

— Да брось ты. А теперь давай-ка я тебе покажу, как что включается — плита, вода и прочее.

— Верно-верно, Шэрон. Верно, девочка.

Показала она мне, что и как, а потом ушла, а я поставил персональный чайник, который они мне купили, потом лег в персональную кровать и стал смотреть персональные сны.

Да уж, не в пример лучше, чем в Уондсворте.

* * *

Мамаша поставила чайник. Помню, когда меня забирали, она тоже поставила чайник. Затянулось же наше чаепитие.

— Ну как, Ники? — спрашивает.

— У тебя все в порядке, мамаш?

— Пообедаешь, Ники?

— Да не, я поел. У тебя все в порядке?

— Нормально.

— Он здесь?

— На работе.

Ну вот, Говносос на работе. А я и не ждал, что он возьмет отгул ради того, чтоб со мной повидаться. Мамаша навещала меня недели две назад, вообще-то она во все время, что я сидел, приходила по разу в месяц. Приходила и Шэрон, и Келли, и пацан, и кое-кто из приятелей. Когда меня один раз отпустили на побывку, Шэрон и этот ее Кевин, отец малыша, приезжали за мной на машине. Мамаша прислала один раз пару треников, еще деньги на батарейки. Стянула, должно быть, у Говнососа. Посмотреть на нее сейчас, можно подумать, я к соседке за сахаром ходил. А может, за снежком.

— Хочешь чаю, Ники?

— Только ты, мам, того… сахару не клади.

— Как не класть сахару?

— Да отвык я. Там в камеру только на свои.

— Без сахара какое питье. Побудешь дома, Ники?

— Дел полно. Сперва бы на учет встать. И насчет пробации. Смотаюсь к Келли. Навещу малыша. Ты слыхала, что у меня теперь есть дом?

— Да уж, Ники, даже не знаю, как это тебе бог послал таких друзей.

— Друзья познаются в беде, мамаш. Кое-кого я, пока сидел, в глаза не видел. А другие нашли мне хату. А уж наша Шэрон и вовсе брильянт.

— Да брось, — это Шэрон говорит; сама сидит и картошку чистит.

— Должно быть, толкнула всю наркоту, которой я ее с ребятенком снабжал.

Шэрон прыснула. Мамаша, наоборот, скривилась.

— Нечего приучать ее к своим гадким привычкам. Она девушка порядочная, вот только бывает, что залетает от кого попало.

— Мама! Один только раз и было!

— Ну, везло тебе до поры, ты, дурная голова, тут ни при чем. Знаешь, с кем она в последнее время, Ники?

— Мама! Ну перестань!

— С этим твоим Рамизом.

— С Рамизом… — говорю, — и ты всем об этом разболтала!

— Ты уже знаешь…

— Да, от Джорджа. Сегодня подсел и давай приставать. Ну ты даешь, Шэрон.

— Извини, Ники, не хотела портить тебе такой день.

Вот, значит, на что он намекал. Знал, что скоро все выяснится. Посчитал, что я типа завязан.

— Тебе нравится Рамиз, Шэрон?

— Ну, для перетраха сгодится, — а сама глядит на мамашу и хихикает.

Тут едва пожар не случился — это мамаша чай пролила прямо на сковородку, которую только что сама на огонь поставила.

— Для брака он теперь мужик малоподходящий. Можно сказать, почти что одноглазый, да к тому же ему важный палец оттяпали.

Хихикает.

— Не будь таким злюкой, — говорит.

— Теперь я допер.

— Чего это?

— Допер, почему Джордж сегодня ко мне подъехал, стоило только из тюрьмы выйти. О пробации — ни гу-гу, только про Рамиза твоего. Ну, и еще там кое-что.

— Только уж ты не влезай теперь в это, Ники. Ведь у тебя теперь есть свой дом.

— Я и не собираюсь влезать, только перемолвлюсь словечком с Рамизом, к чему вся эта бодяга. Потом расскажу.

— Секрет, да? Между вами, мальчиками?

— Примерно. Хрен его знает.

— Если по правде, Ники, я никогда в ваши дела не совалась, мы с ним об этом и не говорили ни разу. Только трахались.

Тут мамаша снова чай пролила, аж не выдержала:

— Ну-ка, Шэрон, хватит непристойности болтать. И почему вы, молодежь, не можете этим по-тихому заниматься, хоть как мы раньше, обязательно надо, чтоб все знали.

Значит, Рамиз вдувает нашей Шэрон. Про брак — это мы так, для мамаши. Он на Шэрон никогда не женится — не тот цвет и вера не та, так что где и чего там ему отрезали — это не проблема. Кто-то скажет: ну и чего, все одно с выбитым глазом да без пальцев какой он жених. Да только Шэрон не из таких, кто об этом думает. Непонятно, с чего он вообще на нее запал — ведь не блондинка даже.