Чисто царское убийство

– Далее Матвей сказывал, что конфекты те принесла некая девица зело приятного облика. Петру Алексеевичу она понравилась. А вы, государыня, не видели ли ту девицу?

– Как же, видела, – сказала Екатерина и усмехнулась: – Лицом бела и весьма смазлива. Петр Алексеевич мне заявил, что она на меня похожа. Ну, это он обознался. Ничего такого в ней нет. Она скорей на черкешенку смахивает или на турчанку, хотя и бела. А что Петру глянулась, так это не диво. Ему многие нравились. Сколько их, молодых да смазливых, у него в постели перебывало! Я бы с ума-разума сбилась, кабы считать задумала. Да только я их и в уме отродясь не держала. Потому как государь всегда после очередной юбки ко мне возвращался и говорил: «Лучше тебя, Катенька, свет мой, нет никого». Вот так-то!

Еще готовясь к заброске в Петровскую эпоху, Углов много чего прочел об отношениях императора и Екатерины, сперва его наложницы, а затем и законной супруги. Знал он и о любви, которую царь питал к жене.

Правда, все эти книжки затруднялись определить, в чем же заключались сильные стороны этой уроженки Ливонии. Она не была красавицей, не блистала глубоким умом, не пела. Историки упоминали только о легком нраве императрицы да о том, что благодаря такому характеру она одна умела успокаивать приступы дикого гнева, случавшиеся с царем. Екатерина могла и снимать головную боль, терзавшую императора.

И вот теперь, сидя в карете рядом с этой женщиной, Углов наконец-то почувствовал, в чем именно заключалась легкость нрава императрицы. Это было вовсе не фривольное поведение в понимании нашего века, не распущенность. Екатерина была наделена умением понимать людей, а также незлобивым характером, тактом и большим женским обаянием. Все это позволяло ей очаровывать тех людей, с которыми она общалась.

Вот и надворный советник, человек, обычно довольно равнодушный к женщинам, вдруг поймал себя на мысли о том, что ему нравится находиться в обществе императрицы. Кириллу хотелось говорить с ней еще и еще, и вовсе не об отравлении ее мужа. Мало того, Углов вдруг почувствовал, что и он чем-то интересен Екатерине. Она тоже не отказалась бы продолжить их общение.

Однако надворный советник был прежде всего человеком долга.

А потому, когда в окошке мелькнул фасад царского дворца и карета остановилась, он отбросил все ненужные, по его мнению, мысли и произнес:

– Благодарю, государыня императрица, что соизволили со мной побеседовать. Для моего дознания сие весьма важно.

– И мне с тобой было интересно, – сказала Екатерина. – Как, говоришь, тебя величают – Кирилл Углов? Я понимаю, ты служивый человек. Так иди и исполняй свою службу. А когда закончишь, можешь прийти ко мне во дворец. Я скажу слугам, чтобы для тебя двери были открыты. Ну, прощай.

Она протянула надворному советнику руку для поцелуя. Он припал к ней. Тут слуга открыл дверцу со стороны императрицы. Она стала спускаться, Углов тоже вышел.

Екатерина направилась к двери, но вдруг повернулась к Углову, все еще стоявшему возле кареты, и сказала:

– Да, я тут вот что вспомнила. Я ту девицу, о которой ты спрашивал, всего раз видела, да и то мельком. Тогда все мысли мои были о государе, некогда было о ней думать. Но потом в какой-то день я о ней вспомнила и сообразила, что эту смазливую рожицу раньше уже где-то видела. Но где? Никак не припомню. Кажется, в доме у кого-то из вельмож. Но вот у кого?..

Глава 8

В тот час, когда надворный советник Углов беседовал с императрицей, мастер инженерных дел Игорь Дружинин уже выехал из Петербурга и оставил позади первые полсотни верст. Он лежал в санях, закутанный в тулуп, и из-под собольей шапки оглядывал поля и перелески, проплывающие мимо.

Инженеру было тепло и удобно. Путешествие, которое в Петербурге казалось ему тяжелым испытанием, оборачивалось приятным приключением.

«Однако мне надо благодарить судьбу за то, что император скончался зимой, а не летом, – размышлял Дружинин. – В противном случае мое путешествие протекало бы совсем иначе».

Об этом ему рассказывал ямщик, с которым он выехал из столицы.

– Летом дорога худущая, – говорил тот. – Сперва грязь да пыль, а потом вдруг болота. А еще пни кругом, прямо под колеса лезут. Опять же, броды. Ежели дождь пройдет, то в иной из них и соваться нельзя – потонешь.

– Зачем же броды? – удивился Дружинин. – А мосты на что?

– Мосты? – удивился ямщик. – Откуда же они возьмутся-то? На главных реках – да, там точно мосты имеются. А на мелких, да вдали от деревень нет никаких. Вот зимой – другое дело. Теперь катишь славно да гладко! Речек ничуть не боишься, везде лед. Нынче езда славная! Летом шесть, а то и семь ден до Москвы ехать надо. А сейчас я тебя, соколик, за четыре дня домчу. А ежели рубль от щедрот своих положишь, то и за три.

– Неужели за три дня? – поразился инженер. – Ведь тут шестьсот верст!

– Ежели прямо, то шестьсот, а с объездами и семьсот будет, – подтвердил ямщик. – Но ты не сумлевайся, барин, – доедем. Я не только днем, и в темноте, если нужно, ехать могу.