Чисто убийственная магия

— Как тебе будет угодно, — сказала синьора Стрега-Борджиа, извлекая газету из молочной лужи. Ее руки тряслись, в глазах стояли слезы, но она спрятала лицо за промокшей бумагой. Именно это напускное равнодушие и ее холодное нежелание удерживать его заставили синьора Стрега-Борджиа принять решение.

— Не жди меня к ужину, — сообщил он, разглядывая ее затылок. Этим словам не удалось пробить ледяной панцирь, которым она окружила себя. — И завтра тоже, — добавил он от двери.

— Всего хорошего, — сказала ему супруга из-за газеты, не показывая залитого слезами лица. — Запри за собой ворота…

Так, с глубоко уязвленным самолюбием, синьор Стрега-Борджиа шагнул из своей жизни, оставляя жену и семейство. С этого мгновения все и покатилось под откос.

Блуждая по дороге, он свернул не туда и оказался в незнакомом месте. Время ланча уже давно прошло, и он проголодался. Плечи пиджака промокли, брюки были забрызганы грязью, а в животе непрерывно бурчало.

Когда блестящий черный «Мерседес» остановился рядом с ним, его волосы самым жалким образом облепили череп, и он чувствовал, что ниже падать уже некуда. Когда дверь со стороны пассажирского сиденья распахнулась, он даже представить себе не мог, как глубоко будет его падение.

Голоса за окном вернули его к действительности. В свете раннего итальянского утра синьор Стрега-Борджиа увидел, как Пронто укладывает футляр от скрипки в багажник большой черной машины.

— Не беспокойтесь, маэстро, — обратился Пронто к кому-то, находившемуся вне поля зрения синьора Стрега-Борджиа. — Пора им послушать музыку. От моей игры ни один не устоит на ногах.

Наливая себе очередную чашку кофе, синьор Стрега-Борджиа размышлял над последней фразой. Неужели Пронто такой талантливый музыкант, что его музыка буквально сбивает с ног? Или же речь шла о том, что его мастерство скрипача заставит публику встать на колени от восхищения?

Медленно проведя пальцем по горлу, Пронто забрался на заднее сиденье, и машина тронулась с места, мягко шурша шинами по гравию и отбрасывая затемненными стеклами солнечные блики на гладкий фасад Палаццо. Один из таких бликов, коснувшись лица синьора Стрега-Борджиа, заставил его содрогнуться от внезапного понимания. Скорее всего, это не имеет никакого отношения к музыке, осознал он, чувствуя, как ноги становятся ватными, а сердце стремится выпрыгнуть из грудной клетки. Что, если Пронто отправился на мокрое дело? В Стрега-Шлосс!

Заслышав стук входной двери и звук приближающихся шагов, синьор Стрега-Борджиа осушил чашку кофе и схватил документ, лежавший перед его нетронутым завтраком. Документ оказался завещанием. Точнее, его завещанием. Не веря своим глазам, синьор Стрега-Борджиа прочитал, что, будучи опекуном своего сына Титуса, он решил внести в это самое завещание несколько изменений… Схватившись за горло, синьор Стрега-Борджиа пробежал глазами документ:

После долгих раздумий… поскольку крупная сумма денег может оказать пагубное влияние… Титус слишком молод, чтобы унаследовать… Я, Лучано Стрега-Борджиа, будучи в здравом уме… настоящим поручаю… в случае моей смерти… собираюсь оставить все, чем я владею…

— НИКОГДА! — выкрикнул он как раз в тот момент, когда волосатые ноздри сводного брата появились, по своему обыкновению, на три секунды раньше его остальной части.

— Никогда? — переспросил дон Люцифер, небрежно постукивая по рукоятке пистолета, имевшего весьма злодейский вид.

— Эээ, да, хм, я как раз хотел сказать, что никогда не пил такого прекрасного… хмм, ээ… — Слова Лучано повисли в тишине.

Глаза братьев сошлись над пистолетом.