Тоня внимательно оглядела свою бутару. Деревянный наклонный жолоб… Наверху — колода с люком. Сюда насыпается порода. Она проходит через крупное сито — грохот, на котором застревает крупная галька, а затем порода, подхваченная струей воды, несется по жолобу вниз. Дно жолоба устлано ворсистыми матами, покрыто плетеными проволочными «трафаретками». В этих сетках должны застревать тяжелые крупинки золота.
Двое парнишек опрокинули в люк Тониной бутары первую тачку породы. Вода лилась прозрачной, играющей на солнце струей, а в жолоб стекала мутная, желтая от размытой глины и песка.
Тоня с силой протирала породу гребком; крупные камешки, застрявшие на грохоте, она отбрасывала в сторону.
— Эй, не дело! Не дело! — закричал за ее спиной Слобожанин. — Почему тебе Мохов напарницу не выделил? Одной несподручно…
Он убежал и через минуту возвратился с Маней Заморозовой:
— Становись вот сюда. Бери гребок.
Маня жалобно взглянув на него, взяла гребок и принялась протирать породу.
Солнце поднималось все выше и палило все сильней. Спина у Тони скоро взмокла, руки отяжелели, но останавливаться было нельзя: мальчики подвозили тачку за тачкой. С шумом сыпалась в люк порода; сухо постукивала отброшенная галька; вода, журча и завихряясь на порожках, бежала по жолобу.
Тоня изредка вытирала пот и подбадривала Маню:
— Не зевай, не зевай!
— Сильна ты очень, что ли? — сказала красная, распаренная Заморозова. — Я уж чуть руками шевелю, а ты, видать, и не устала вовсе!
Тоня искоса посмотрела на Маню и засмеялась:
— Я тоже устала. Только у меня средство есть, как об усталости не думать.
— Какое же средство?
— А я думаю о золотинке… Как она глубоко под землей в породе лежала… Могла бы и век там пролежать, да люди пришли, шахту вырыли, подняли золотинку на свет. Она думает: «Как спасаться?» Стали породу промывать, удалось золотинке убежать с водой. Опять в отвалах годы лежит, радуется: «Ушла я от людей!» Теперь снова ее потревожили… Она от меня скрыться хочет, а я все равно ее поймаю. Никуда не убежит, застрянет…
Маня, слушавшая с полуоткрытым ртом, недоверчиво улыбнулась:
— Ну и чудачка ты, Тоська! Выдумываешь себе сказки, как маленькая!
Однако работать она стала энергичней и по временам с улыбкой взглядывала на Тоню, словно хотела сказать: «Не бойся, не убегут наши золотинки!»
Когда Слобожанин ударил в висевший на сухом дереве кусок железа, возвещая перерыв, вода перестала поступать на бутару и Тоня начала искать место, где бы присесть, к ней подошел отец:
— Насилу тебя разыскал!
— А я тебя высматривала. Ты где же?
— На баксах. За вашими парнями наблюдаю. Ничего работают! Пойдем-ка в холодок, закусим.
Отец увел Тоню в тень от большого дерева. Тут у него стояла корзинка с завтраком. Николай Сергеевич вынул и хозяйственно разложил на белой тряпке хлеб, огурцы, кусок холодной рыбы и бутылку с молоком:
— Садись, отведай хлеба-соли.
Тоня отошла в сторонку, сполоснула лицо и руки чистой водой, еще струившейся по сплоткам, и принялась за еду.
Она быстро отломила от всех нарезанных отцом ломтей хлеба корочки и, плутовато улыбаясь, подсунула Николаю Сергеевичу мякиш.
— Ну, я вижу, дочка веселая — значит, работка по плечу, — пошутил отец.
— А я всегда после работы веселая. Кажется мне, что я сильней и здоровей стала.
Тоня быстро покончила с едой и задумалась. Она видела перед собою чуть нахмуренное лицо Павла. Склонив голову, он внимательно слушал урок. А отвечал, явно волнуясь. Перед тем как начать, откашливался и обдергивал рубашку, словно третьеклассник. Их вожак, сильный и смелый Павлик, превратился в покорного ученика.
Первое время Тоня следила за Павлом с некоторым недоверием. Она опасалась, что вот-вот он отодвинет в сторону карандаш и лист бумаги, на который, несмотря на линейки Соколова, ложились кривые и неуверенные каракули, и скажет: «Довольно, больше не стану заниматься».
Были выработаны специальные правила поведения для учителей Заварухина.
— Главное, товарищи, терпение и спокойствие, — сказала как-то Лиза и вызвала у всех улыбку.
— А ты нам дай примерный урок, Моргунова, — съязвил Андрей.
Удар попал в цель. Ребята захохотали, а Мохов победоносно оглядел товарищей. Обычно приходилось ему терпеть Лизины насмешки.
На этот раз Лиза ограничилась только уничтожающим взглядом в сторону Андрея и кротко ответила:
— Я урока дать не могу. Мне ведь до сих пор только с тобой приходилось заниматься, а с тобой никакое терпение не выдержит. — Не дав Андрею ответить, она продолжала: — Если он будет расстраиваться, что не выходит, не получается, нужно ровно, мягко его направлять. Пусть каждый в это время представляет, как бы Надежда Георгиевна себя вела.
Настроенные таким образом, «педагоги» шли на урок и всегда заставали Павла готовым, сидящим за столом, где были аккуратно разложены пособия.
— Сто раз все перетрогает, так ли лежит, — сообщала ребятам по секрету тетя Даша. — А уж нервничает перед уроком, не дай бог! Видно, боится, что не придете.