Чистое золото

- Как доехали? Застыли, наверно? Как вас величать-то прикажете? Татьяна Борисовна? Комнату показали вам или думают еще? - Она, улыбаясь, покосилась на мужа. - Да что тут думать! Оставайтесь, коли понравится… Умыться не желаете с дороги? Надежда Георгиевна, вы и не думайте уходить. Будем Новый год встречать.

Через час все вещи Татьяны Борисовны были вынуты и разложены по местам. В ее комнате топилась печь. Сабурова, неторопливо двигаясь, помогала приезжей устраиваться.

Тоня накрывала на стол. Свежесть полотняной скатерти, звон посуды, податливость пышного хлеба под ножом всегда радовали ее. Она любила эти маленькие семейные праздники, просветленное лицо отца и легкую озабоченность матери, которая исчезала после того, как Николай Сергеевич и гости похвалят угощенье.

Но сегодня ей трудно было попасть в тон чисто убранным комнатам, накрытому столу, празднику, глядевшему из каждого угла. Она ставила на скатерть масленку с твердым желтым маслом, миску с винегретом, по-хозяйски расставляла тарелки, а на сердце было тяжело. Все думалось о Павлике, который мог бы сегодня тоже встречать первый послевоенный Новый год…

Поймав настороженный взгляд матери, Тоня выпрямилась. Варвара Степановна была такая веселая сегодня, отец за дверью напевал переодеваясь… Нельзя, нельзя портить им праздник!

- Покажи-ка! Хорошо застыло! - громко сказала Тоня и взяла из рук матери глиняное блюдо.

Рыжие кусочки моркови в золотистом жирке холодца были покрыты морозными иголочками.

Николай Сергеевич в белой вышитой рубашке и праздничном пиджаке вышел из спальни.

- Ну, стол хоть куда! - прогудел он и, подмигнув Тоне, показал ей бутылку запеканки: - Давай штопор, дочка, да усаживай гостей.

Надежда Георгиевна не спеша села за стол. Белая рука ее потянулась с тарелкой к Варваре Степановне. Мать резала пирог большими квадратными кусками. Пирог дышал, и на прожаренной корочке его сладко таяло ледяное масло.

«Как хорошо, что Надежда Георгиевна сегодня с нами! - подумала Тоня. - Вон она какая! Мама правду говорит: степенная».

Сабурова с начала войны директорствовала в школе. Знала ее вся область. Какое-то особенное, деятельное и энергичное спокойствие нравилось в ней людям. Спешки, суеты, того, что отец называл «звоном», не было в ее работе, а дело спорилось. Школа занимала первое место в области.

И Тоне все нравилось в Надежде Георгиевне: тихий голос, медленные движения, седые пушистые, поделенные прямым пробором волосы, ясное, словно тронутое легким загаром лицо и белые руки с яркорозовыми ладонями - признаком сердечной болезни. Так говорила Нина Дубинская, любившая повторять слова своего отца - приискового доктора.

Татьяна Борисовна умылась, пригладила черные прямые волосы, надела шелковое платье. Выглядела она сейчас уже не такой робкой, и Тоне показалось, что гостья с интересом присматривается к хозяевам и к дому.

- Что же, Татьяна Борисовна, недавно учиться кончили? - спросила Варвара Степановна.

- Недавно… Да, совсем недавно…

- Послали вас сюда или своей охотой приехали?

- Нет, я сама захотела.

- Вот видите, Варвара Степановна, какая нынче молодежь пошла! - сказала Сабурова. - Татьяну Борисовну в Москве хотели оставить при институте, а она сюда попросилась.

- Это хорошо… - певуче отозвалась мать. - Хорошо, когда много на себя человек берет… Только силы свои нужно рассчитывать.

- Почему вы думаете, что у меня сил не хватит? - словно обидясь, спросила Татьяна Борисовна.

- Так мне кажется, что вы загрустили. Сомнение, думается, вас взяло, не напрасно ли приехали.

Сабурова, положив вилку, испытующе взглянула на Татьяну Борисовну. Тоня хорошо знала этот пристальный, чуть тяжеловатый взгляд Надежды Георгиевны и поняла, что слова матери как-то затронули старую учительницу.

«Может быть, в самом деле жалеешь, что приехала? Неужели я ошиблась в тебе?» - поняла Тоня взгляд Сабуровой.

И оттого, что почувствовала она чужую мысль так ясно, ей стало неловко, и сильный румянец выступил на щеках.

Когда же, справившись со смущением, она снова посмотрела на гостью, то увидела, что ее смуглое лицо тоже заалело и взгляд стал мягче.

«То-то! - с маленьким злорадством подумала Тоня. - У нас мать сквозь землю видит».

- Ну-ка, рыбки нашей извольте попробовать, - твердо перевела разговор Варвара Степановна.

- Таймень - рыба знаменитая, - вмешался отец. - У вас в Москве и не пробуют такой. Не может она к вам доехать - нежна очень. А пирожка, Татьяна Борисовна? Вы не смотрите, что тесто темное. Мука-то пшеничная. Сибирская наша пшеничка…

В стенных часах что-то щелкнуло. Николай Сергеевич оборвал разговор и поспешно наполнил рюмки. Все встали. Часы начали бить.

Хозяин задумчиво выслушал двенадцать ударов, суливших новые дела, новые мысли, новые радости и печали в новом, уже пятьдесят шестом в его жизни году.