Чистосердечное убийство

Гуров поднялся в кабинет Рогозина и рассказал ему о случившемся. Подполковник согласился, что из попытки объявить Ольгу в розыск ничего не выйдет. Хотя бы потому, что заявление о пропаже человека могут подать только ближайшие родственники. Допустим Гуров, Седов или тот же Рогозин сейчас выйдут на местное начальство с рапортом, в котором укажут на возможность похищения девушки. Нет, ничего толкового эта попытка не даст.

— Первая же проверка и опрос дежурной смены покажет, что Ершову в машину никто насильно не сажал, — угрюмо констатировал Рогозин. — А уж если мы убедились, что кто-то извне умышленно влияет на ход следствия по факту гибели Бурмистрова, то такой рапорт просто засунут куда подальше. Да и мы засветимся со своим интересом к расследованию.

— Вы правы, — согласился Гуров. — Тут не рапортами надо размахивать. Значит, так, Алексей! Ты сейчас садишься в моем кабинете и начинаешь обзванивать все службы такси, сколько их есть в городе. Это первое. Второе. Ты должен опросить всех таксистов, которые сажали в машину девушку или молодую женщину в этом квартале. Третье, но это уже на всякий случай. Выясни, вызывал ли кто-то по телефону такси к зданию городского управления.

Теперь сыщику нужно было поговорить с майором Ершовым. Гуров снова воспользовался тем, что Рогозин имел право подписывать исходящие документы и запросы по линии своей службы. Через час Лев Иванович снова был в изоляторе, в комнате для допросов.

Когда Ершова ввели, Гуров по его глазам понял, что майор сильно взволнован. Это предчувствие или он что-то знает?

— Что вы такой нервный? — спросил Лев Иванович, когда тот уселся на стул и сжал руки на коленях.

— А я не должен быть нервным? — осведомился Ершов глухим голосом. — Мне улыбаться надо? Вы зачастили ко мне, а ничего хорошего я в этом не вижу. Особенно если учесть, что в прошлый раз мы объяснились. Опять уговаривать будете? Бесполезно! Мне дочь дороже собственной жизни. Все.

«Судя по стиснутым зубам и напрягшимся желвакам на скулах, Ершов и в самом деле решил замолчать и не отвечать на вопросы. Жаль мужика, — подумал Гуров. — Он даже не знает еще, насколько все плохо».

— Нет, Ершов, — возразил полковник. — Не тот сейчас случай, когда вам можно играть в молчанку и вешать на себя чужие грехи. И как раз из-за вашей дочери.

— Что с ней? — Ершов вздрогнул, сразу догадавшись, что этот человек пришел к нему не с добрыми вестями.

Глаза у него сделались очень большими, просто огромными.

— Что?

— Плохо. У меня есть основания полагать, что ее похитили.

— Вот!.. — бесконечно усталым голосом сказал Ершов, опуская голову. — Это и случилось. Я же говорил вам, что она — залог всего. Что ее не пощадят, если я открою рот. Зачем вы все это делаете? Вам-то какая разница, кого посадят? Бурмистрова уже не вернешь.

— Для меня очень большая разница, — жестко ответил Гуров. — Просто огромная! Так возможное отличается от невозможного. Сидеть должен тот, кто убил. И тот, кто велел это сделать. Невиновный человек не может угодить за решетку! Дети не обязаны страдать из-за грязных игр взрослых. Скажите, разве это не повод, чтобы вмешаться во все то, что тут происходит? Вы, майор полиции, мне говорите такие вещи!

— Я отец! — закричал Ершов, глядя в глаза Гурову. — Понимаешь?

— А что, отцы перестают быть офицерами полиции? Они не борются с преступностью? И не надо на меня так смотреть, я вас жалеть не буду. Надо было решение принимать сразу, прямо там, у ангаров, когда кто-то стрелял в Бурмистрова. Вы из слабости купились на угрозу! От вас требовались срочные действия, а вы медлили, думали о дочери. Плохо, конечно, не это, а то, что вы дали преступникам возможность запугать вас, угрожать вам. Им не было бы смысла мстить ей, если бы вы там с оружием в руках защищали закон, пусть даже погибли бы, но честным человеком! А я теперь должен спасать вашу дочь, вытаскивать вас из этого дерьма, в которое вы сами себя втоптали. И он еще на меня глазами сверкает!

— Я отец, — прошептал Ершов, снова поникнув головой.

— Ладно, отец! Вот если бы ты в первую нашу встречу все рассказал честно, предупредил бы, что тебя шантажировали, угрожали дочери, сейчас многое было бы по-другому. Я ее найду. В лепешку расшибусь, а разыщу. Даю слово офицера, если для вас оно еще что-то значит.

— Это все сотрясение воздуха, — с интонациями испортившегося автомата ответил Ершов, глядя в пол. — Они сказали, что убьют ее, если я не возьму все на себя. Ничего я вам не скажу. Вы все испортили.

Гуров мучился минут тридцать, но ничего вразумительного от упавшего духом майора не добился.

К вечеру Рогозин рассказал, что все оперативно-разыскные мероприятия, которые он смог организовать втайне от начальства, пока результатов не дали. Оперативники, на которых подполковник мог положиться, озадачили агентуру. Несколько человек опрашивали прохожих, рассчитывая выйти на тех людей, которые в момент похищения проходили по улице и могли все видеть. Но никакого толку из этого не было.