Чистовик

— Ну извини. Я был не в курсе, а то оставил бы тебя на дороге… да держись же ты!

Поскользнувшись на обледенелой ступеньке, я едва не полетел вниз. Котя с трудом удержал меня. Остановился и печально сказал:

— Нет, ну где эти кретины? Опять свои колеса крутят? Я же велел — один всегда должен следить за беседкой!

— Какие кретины, какие колеса? — спросил я.

Словно отвечая на мой вопрос, двери самого большого строения распахнулись. Из них оранжевыми апельсинками посыпались толстенькие люди в просторных балахонах.

— А говорил — не монастырь! — укоризненно сказал я.

— Я говорил «не совсем», — поправил Котя. — Надо же им чем-то заниматься? Понимаешь, я ведь для них…

— Будда? — с любопытством спросил я.

— Нет. Но максимально приблизившийся к нему праведник, — с гордостью сказал Котя.

— Ага. Праведник. «Девочка и ее пес», — негромко сказал я.

— Чего?

— Нет, нет. Ничего. Праведник так праведник… «Восьмиклассница и физкультурник».

На этот раз Котя расслышал. И, к моему удовлетворению, смутился.

Монахи тем временем уже приближались к нам, поблескивая бритыми головами. Оранжевые тоги будто светились в вечернем сумраке.

— Так, так… — Котя призывно помахал им рукой. Что-то гортанно выкрикнул, ему ответили — и несколько монахов кинулись обратно. Котя сообщил: — Послал самых смышленых готовить нам горячие ванны. Ты как хочешь, а я продрог.

Примерно через полчаса я, сидя по горло в горячей воде, наполняющей высокую деревянную лохань, пил из глиняной пиалы обжигающий напиток, который Котя назвал тибетским чаем. На вид эта буро-зеленая маслянистая жижа напоминала скорее кисель. На вкус… ну да, крепкий чай, в который от души набухали жира и соли, а потом все сбили в густую суспензию. Уверен, что дома я и глотка бы не выпил. Даже ради любопытства. Даже в каком-нибудь модном ресторане.

Но здесь напиток почему-то пился. И даже доставлял удовольствие.

По соседству располагалась еще одна лохань, в которой отмокал Котя — с такой же пиалой в руках. Чай он пил с причмокиванием и восторженными оханьями, показавшимися мне несколько преувеличенными.

Помещение, где нам устроили «ванны», было небольшим, с низким закопченным потолком. Все здесь было темное — от времени, от дыма, от въевшейся грязи. Пол, как мне показалось, был из утоптанной до состояния камня земли, сверху слегка присыпанной какими-то сухими травами. Единственными анахронизмами были веселенькие резиновые коврики для ванной — розовые, с утятами и рыбками, брошенные на пол возле наших лоханей. Ну и чудовищный агрегат китайского производства, совмещающий в себе лампу дневного света, маленький черно-белый телевизор, радиоприемник и еще какие-то прибамбасы. Лампа светила, телевизор тоже работал, хоть и показывал одни только атмосферные помехи. Приемник похрюкивал, временами выплевывая отдельные нечленораздельные слоги:

— Син… бай… сем… иц… ка… ец…

Китай, понятное дело…

Появились Дава и Мимар — те самые «смышленые монахи». Каждый нес по ведру горячей воды, которую они и принялись понемногу подливать в лохани. Потом Мимар (впрочем, может быть, это был Дава?) достал серый мешочек, развязал и подсыпал в воду какой-то сушеной травы.

— Это что? — подозрительно спросил я Котю.

— Древняя тибетская медицина. Ну что смотришь так подозрительно, не знаю я! Какие-то травы. Для аромата. Или для здоровья.

— А как я еще могу на тебя смотреть? — Я пожал плечами. Монахи тем временем вышли, все такие же отрешенные и безмолвные. — Ты мне врал все время, сколько я тебя знаю! Притворялся обычным человеком! Потом пытался убить! Можешь это как-то объяснить?

— Могу, — непривычно серьезным тоном ответил Котя. И, помолчав, добавил: — Спрашивай — я буду отвечать.

Легко сказать — «спрашивай»! У меня накопилось уже такое количество вопросов, что я вначале растерялся. Котя терпеливо ждал, отмокая в лохани.

— Сколько тебе лет? — спросил я.

— Ну что ты привязался? — поразился Котя. — Я ведь уже говорил — больше, чем кажется.

— Я помню. А конкретно? Сколько?

Котя со свистом втянул воздух. Откинул голову так, что стукнулся затылком о край лохани. И мрачно сказал:

— Сорок девять.

Почему-то я сразу ему поверил.

— Две мировые войны и революции, — ехидно сказал я. — Куратор… Так ты всего на четверть века старше меня! А зачем врал?

— Куратору полагается быть старым, — сказал Котя. — Старым, мудрым, опытным. А я стал куратором всего двадцать три года назад… ну какое было бы ко мне уважение?

— Как ты стал куратором? — уже начиная догадываться, что к чему, спросил я.

Котя вздохнул. Снял очки, зачем-то прополоскал их в горячей воде и повесил на край лохани.

— Ну? — подбодрил я.

— Я… меня стерли. Был один акушер с Аркана, сейчас он работает в другом мире, не у нас… — Котя помолчал. — Я стал функционалом… только не смейся… функционалом-музыкантом.

— Чего?

— Музыкантом.

— Скрипачом? — спросил я с иронией.

— Саксофонистом.

Я молчал, не зная, что и сказать. А Котя мечтательно продолжал:

— Ты бы слышал, как я играл! У меня был очень редкий инструмент — бас-саксофон…

— Работы Страдивари?

— Будешь издеваться — ничего рассказывать не стану.

Я примиряюще поднял руки.