Чистые пруды. От Столешников до Чистых прудов

Федор Остерман сделал военную карьеру: когда отец его был на вершине власти, сын получил чин капитана гвардии Преображенского полка и, будучи 19 лет, награжден одним из высших орденов империи — орденом Александра Невского, но с падением отца у сына орден отобрали и послали в армейский полк на окраине империи. Остерман с отличием участвовал в Семилетней войне, где был тяжело ранен и получил чин генерал-майора. Потом он работал в Военной коллегии, стал генерал-поручиком и опять был награжден тем же орденом Александра Невского. Его 23 сентября 1773 г. назначают на пост губернатора Москвы, а с 1780 г. он становится сенатором. Он в уже пожилом возрасте брал уроки богословия у митрополита Платона и переписывался с ним, часто посещал Славяно-греко-латинскую академию, где «друг просвещения… всегдашним своим присутствием и внимательным слушанием ободрял и одушевлял проповедников Слова Божия», приглашал к себе университетских профессоров.

Переписка Ф. А. Остермана с историографом Герардом Фридрихом Миллером, продолжавшаяся в течение почти 18 лет, свидетельствует о духовных запросах его, его интересе к истории и философии, столь характерном для многих просвещенных вельмож XVIII в. Два корреспондента обменивались книгами и обсуждали прочитанное. Именно Остерман посылает императрице Екатерине II работу Миллера «Описание Коломны», одну из ранних краеведческих работ в России. В Москве он прославился необыкновенной рассеянностью, о которой ходили многочисленные рассказы.

В семье Остерман воспитывалась мать замечательного русского по эта Федора Ивановича Тютчева, Екатерина Львовна, по отцу из рода Толстых, а по матери из Римских-Корсаковых, рано оставшаяся сиротой: она приходилась племянницей жене Остермана, к которому она относилась как к отцу, — есть предположение, что сына она назвала Федором в его честь.

Сюда захаживал в гости гвардии поручик Иван Николаевич Тютчев, он сделал предложение Кате Толстой, и в 1798 г. состоялась свадьба. Молодые жили в имении Овстуг Орловской губернии, где у них родились сыновья Николай в 1801 г. и Федор в 1803 г. В доме в Трехсвятительском переулке у Тютчевых родились еще трое детей. Характер Ивана Николаевича был спокойный и доброжелательный, управляла всем его жена, и он был вполне счастлив. «Смотря на Тютчевых, — вспоминал М. П. Погодин, — думал о семейном счастии. Если бы все жили так просто, как они». И. С. Аксаков в биографическом очерке о Ф. И. Тютчеве писал о его отце: «Человек рассудительный, с спокойным, здравым взглядом на вещи, но не обладал ни ярким умом, ни талантами. Тем не менее в натуре его не было никакой узкости, и он всегда был готов признать и уважить права чужой, более даровитой природы».

Федя Тютчев был более похож на мать, «женщину замечательного ума, сухощавого, нервного сложения, с наклонностью к ипохондрии, с фантазией, развитой до болезненности. Отчасти по принятому тогда в светском кругу обыкновению, отчасти, может быть, благодаря воспитанию Екатерины Львовны в доме графини Остерман, в этом вполне русском семействе Тютчевых преобладал и почти исключительно господствовал французский язык, так что не только все разговоры, но и вся переписка родителей с детьми и детей между собой, как в ту пору, так и потом, в течение всей жизни, велась не иначе как по-французски. Это господство французской речи не исключало, однако, у Екатерины Львовны приверженности к русским обычаям и удивительным образом уживалось рядом с церковнославянским чтением псалтырей, часословов, молитвенников у себя, в спальной, и вообще со всеми особенностями русского православного и дворянского быта. Явление, впрочем, очень нередкое в то время, в конце XVIII и в самом начале XIX века, когда русский литературный язык был еще делом довольно новым, еще только достоянием „любителей словесности”, да и действительно не был еще достаточно приспособлен и выработан для выражения всех потребностей перенятого у Европы общежития и знания.

В этой-то семье и родился Федор Иванович. С самых первых лет он оказался в ней каким-то особняком, с признаками высших дарований, а потому тотчас же сделался любимцем и баловнем бабушки Остерман, матери и всех окружающих. Это баловство, без сомнения, отразилось впоследствии на образовании его характера: еще с детства стал он врагом всякого принуждения, всякого напряжения воли и тяжелой работы. К счастью, ребенок был чрезвычайно добросердечен, кроткого, ласкового нрава, чужд всяких грубых наклонностей; все свойства и проявления его детской природы были скрашены какой-то особенно тонкой, изящной духовностью. Благодаря своим удивительным способностям учился он необыкновенно успешно».