Чистые

Мальчик лёг на спину. Звёзды ласково перемигивались в своей недостижимой высоте, явно шепчась о нём. Только они и слышали его надежды, которые изредка выражал он им, поражённый торжественною красотою неба. Ему слышались их тихие голоса, сплетавшиеся в кроткую песню. И он, вняв ей, доверчиво и горячо рассказывал о своей погибшей семье, стараясь незаметно стереть катящиеся слёзы с запылённых щёк:

– Ведь, понимаете, я поссорился с ними, в лес убежал – единственное место, не тронутое огнём. И уснул там на поляне, на согретой солнцем земле. Там меня всегда успокаивало одно место: густая сочная трава, в которой прячется сладкая земляника, сонно пчёлки жужжат. И я заснул. А проснулся, – он всхлипнул и вновь утёр лицо замызганным рукавом рубашки, – уже солнце садится. И не знаю я, сколько так проспал, но когда очнулся – кругом была только пожухлая съёжившаяся от жаркого воздуха трава. Я вскочил, побежал домой, потому что испугался такой перемены, да… А там вокруг всё было чёрным и уже еле тёплым, остывающим. Всё закончилось, и никто из деревни не спасся. Кроме меня…

И он плакал уже не скрывая слёз. Звёзды понимающе смотрели на Симуса, не в силах помочь. Но ему хватало и их безмолвного понимания.

Через несколько минут он, наплакавшись вдосталь, спал крепким сном тяжело больного человека. Во сне он видел каких-то людей, которые обнимали его и просили жить дальше, обещая светлое будущее.

Симус улыбался.

Глава 6. Четыре полосы

Сны бежали резвыми щенятами, сменяя друг друга, словно в догонялках. Симусу было очень хорошо и тепло во сне. И уходить не хотелось. Впереди его ждало гигантское старое дерево, светящееся своими медовыми цветочками. Медовыми? Да… Мальчик скорее знал, чем ощущал тяжёлый пленительный аромат, слышал мерное гудение трудящихся в ветвях пчёл. Дерево ласково кивало курчавой кроной, подзывая к себе. Симус уверенно побежал, зная, что так нужно, и никак иначе. И вот его впереди уже ждёт… постой-постой! Не дерево! Простёрла к нему ласковые руки маленькая аккуратненькая старушка, чьё лицо лучится добротой и заботой. Мальчик побежал скорее, протягивая в ответ ручки к пожилой женщине.

– Бабушка!..

Но старушку резко заволокло тяжёлыми тучами, страшный холод скрутил всё тело так, что нельзя было шевельнуться, откуда-то нёсся злой пургой игольчатый снег, разрезывая кожу словно миллионами крохотных ледяных лезвий. Набат бил в голову тысячами тяжёлых ударов. Симус вскричал, подскочил как резиновый мяч, сбрасывая остатки сонного оцепенения.

Снегом из сна оказались капли включенного фонтана, на чьих холодных плитах умудрился уснуть он вчера. Ёжась и сопя, Симус отскочил от зловредного сооружения с не менее зловредным правителем. Мальчуган скорчил ему рожу, и, довольный собой, шатнулся вдоль улицы, но остановился. Куда идти? У кого просить помощи?

Он вновь подошёл к фонтану. От вредной постройки всё же была польза малолетнему бродяге: он смог умыть лицо, сразу взбодрившись. После напился, чувствуя, как какие-то крохи сил собираются воедино в последний раз.

– Если мне никто не поможет, – с простотой понимая и принимая свою участь прошептал мальчик, смотря в глаза равнодушных домов, – я умру.

Город обступал его со всех сторон, но звуков жизни не доносилось ниоткуда. Жители давно уже забыли, как когда-то по утрам распахивали ставни, приветствуя соседей, а после – запевали семейную песню, начиная день весело и также его кончая. Это было в прошлом. Теперь каждый прятался, таясь и стараясь скрыть своё лицо и тело. И даже лица людей стали меняться: посеревшие, с вытянутыми худыми носами, они стали напоминать крыс, не решающихся выйти на свет. Вокруг царил нестерпимый запах разложения.

Многие горожане, ожесточившись или обеднев, оставляли питомцев на улице, не помня, для чего вообще держали их. И то, когда-то обласканное и живущее в достатке животное, либо погибало через несколько дней от неумения добывать пропитание, либо становилось злобной уличной зверюгой. Это существо ненавидело предателей-людей, и бросалось на них при первой возможности. Доверие люди потеряли не только даже к самым близким, но и к своим любимцам. И те, и другие платили взаимностью. На бродящих объявили охоту, заклеймив как опасных для жизни. Улицы были завалены разлагающимися трупами, которые никто не спешил убирать – платили за убийство бывших друзей, но не за уборку их тел.

Симус брёл, не сворачивая. Сил петлять по проулкам у него совсем не оставалось, и он надеялся только на случай. Он боялся смотреть по сторонам, только утром заметив трупы и исходящую от них вонь. Попадались человеческие тела: некоторые были словно уплотнённая болотная жижа, а те, что сохранили какую-никакую плоть – были обглоданы то ли животными, то ли живыми… Человеческие трупы Симус с ужасом обходил, лишь издали пробегая по ним испуганным взглядом. Раз мальчик попытался закопать крохотную певчую птичку, но голод резко перекрылся тошнотой от запаха мертвой плоти, спазма сдавила горло, и он в ужасе пошёл прочь, укоряя себя за слабость.