Чистый продукт. В поисках идеального виски

Проходя по Принсес-стрит или по Северному мосту, я не устаю глазеть по сторонам на это великолепное буйство архитектуры, камней, холмов, сверкаюшей вдали реки и признаваться в любви к этому прекрасному городу.

Шотландский центр виски занимает хорошо сохранившееся здание девятнадцатого века на Касл-Хилл-стрит, которая входит в череду улиц Королевской Мили и находится всего лишь в паре метров от ресторана «Уитчери» (Witchery), в котором, как я знаю, подают «Гранж». Во время экскурсии можно посмотреть пару короткометражек, послушать гида и рассмотреть своего рода аниматронную модель дистиллерии с раздвижными стенами и загорающимися лампочками (это модель интересной с архитектурной точки зрения дистиллерии «Тормóр» (Tormore) из Спейсайда); на ее территории, которую посетители преодолевают в тихоходных бочкообразных автомобильчиках, повсюду – стенды об истории развития виски. Кое-что из написанного кажется чушью, а я не терплю чуши. Во время экскурсии был момент, когда с нами якобы общался призрак главного купажиста, и тогда мне очень хотелось стать материалистом и заявить во весь голос, что это все обман, а призрак всего лишь видеоголограмма. По очевидным причинам я не стал этого делать, хотя после «Лунного затмения» смог бы запросто.

Кроме прочего, там есть ресторан, бар, уютные зоны отдыха и магазин с большим ассортиментом виски и «сопутствующих» товаров, вроде носков с запахом виски и другого бреда.

На самом деле, это хорошее начало знакомства с виски: как с индустрией, так и с напитком. Пуристам и тем, кто бывал на настоящих дистиллериях, эти экскурсии мало подходят, впрочем, они и не являются целевой аудиторией. В ходе экскурсии упоминаются исторические события, например, приведшие к появлению виноградной филлоксеры в Европе и тому ущербу, который этот вид причинил виноградникам, что ударило по французским производителям вина, бренди и коньяка именно в то время, когда производители виски были готовы воспользоваться положением и протолкнуть свой товар на рынок в качестве достойной замены более традиционным спиртным напиткам.

Изабелла – полька, и, пока мы пьем «Лунное затмение», она пишет на родном языке открытку нашему другу Гэри Ллойду и его жене Кристиане, которых я собираюсь навестить в выходные. Мы с Роджером написали две открытки. Куплены они были на Королевской Миле и привлекли наше внимание тем, что лучше всего соответствуют китчевости фильма «Шотландский корпус»; на открытке Роджера изображена тарелка хаггиса с брюквенно-картофельным гарниром и стакан виски, а на моей – парочка милых шотландских терьеров и букетики вереска. Смысл в том, что понять написанное сможет лишь тот, у кого окажутся обе открытки: мы поменяли местами каждую пару слов. Под воздействием «Затмения» эта затея кажется верхом остроумия, какому позавидовал бы сам Оскар Уайльд. Мы были убеждены в целесообразности такого замысла: ведь когда мы пишем сообщения на картонных подставках для стаканов, перед тем как перенести текст на открытки (у серьезного писателя всегда должен быть черновик), они, по странному совпадению, все одной длины.

Мы успели плотно позавтракать в «Вива Мехико» (Viva Mexico) на Кокберн-стрит, где подают лучшую «Маргариту» в Эдинбурге, однако покупки, экскурсия, «Лунное затмение» и сочинение остроумных открыток пробудили в нас волчий аппетит – и мы идем пообедать в соседний устричный бар (а также заказать «Шато Мусар»: после того, как по вкусовым рецепторам блицкригом прошлась рота «Затмения», к ним может пробиться только нечто крепкое и мощное).

Роджер с Изабеллой улетели в южном направлении, а спустя буквально пару дней я направился туда же по автомагистрали М5, чтобы добраться до Честера, где живут Гэри и Кристиана. Везу им свадебные подарки: с месяц назад эта пара поженилась в итальянском Сорренто, а в начале года мы с Энн побывали в Брюгге и купили им небольшие сувениры для дома. Подарки можно было отправить почтой, но мне хотелось побеседовать с Гэри о музыке (из-за этого Энн осталась дома, к тому же она не любит долгие автомобильные поездки).

Я всегда любил слушать и сочинять музыку. Как сейчас помню: мне было лет восемь, мы с одноклассниками ехали в автобусе на цирковое представление в Керка́лди (Kirkcaldy), и в голове сама собой возникла мелодия, которая стала темой того дня. В голове, естественно, это была и есть лучшая мелодия, но она забыта и навеки утрачена. По какой-то причине я в школе не посещал уроки музыки и точно не знал нотной грамоты. Мне пришлось ждать до тех пор, пока (в подростковом возрасте) у меня не появился бобинный магнитофон: тогда я смог насвистывать мелодии под запись.

Позднее, уже в университете, я купил гитару, но даже не пробовал влиться в какую-нибудь группу, а просто разучивал аккорды и развивал собственный уникальный, эксцентричный и крайне плохой стиль игры. Разница была в том, что теперь на магнитофон, тогда еще первого поколения, записывалось неуклюжее бренчанье гитарных струн, а не безнадежно тупое насвистывание.