Чистый цвет

По мере того как прошлое остывало, оно меняло агрегатное состояние. Когда-то оно было твердым, потом стало газообразным. А может, сначала оно было газом, потом стало жидкостью, и в руках у Миры осталась одна мутная жижа. И она подумала: «Всё то время, всё то глупое время, я должна была оставаться с отцом».

2

Она не знает, как думать о смерти отца, и вообще должна ли она о ней думать, и как объяснить огромную радость и покой, разлившиеся по ее телу в то мгновение, когда он испустил дух и она почувствовала, как его дух вошел в нее и заполнил ее радостью и светом. Наступил момент, когда в нем не осталось ничего, жизнь полностью покинула его, тогда дух, который раньше был в ее отце, вошел в нее. Он проник в ее тело через грудную клетку, и она почувствовала его всем телом до самой макушки, до кончиков пальцев ног, он чудесным вихрем кружился в ней, а покой, который она познала, как только он поселился в ней, был самой чистой любовью: светлотой, которая, наконец, заставила ее сесть и выпрямиться. Она ощущала этот вихрь достаточно долго, и теперь, казалось, пришло время поделиться им, спуститься на первый этаж, и обнять дядю, и сказать ему: «Папа умер», – и снова попробовать обнять его так крепко, чтобы он, может быть, тоже почувствовал любовь ее отца, которая струилась через нее. Чувство умиротворения и радости было всепоглощающим, как и облегчение от того, что для отца всё закончилось и вся та сложная работа, которой была его жизнь, тяжкая ноша, – всё прошло, и из его опустошенного тела исходила чистейшая радость. Потом, минут двадцать спустя, ей стало настолько холодно, что у нее начали стучать зубы, она никак не могла унять их клацанье друг о друга. Ее ладони заледенели, и всё ее тело пробирала дрожь, поэтому она снова поднялась в комнату отца и села рядом с ним на кровати, натянув на себя все одеяла, и даже не смотрела на него, просто стараясь согреться. Разве его дух покинул ее? Или эта дрожь вызвана тем, что произошло, и его дух оставался в ней, но событие такого рода естественным образом влечет за собой глубочайший озноб? Но спросить об этом на всей планете было не у кого, ведь мы не созданы для такого знания.

* * *

Мира лежала рядом с отцом, обняв его и положив руку ему на грудь, прижавшись к боку его теперь неподвижного и безжизненного тела, которое всего каких-то несколько мгновений назад дышало, и понимала, что ее мозг – маленькая и никчемная, приземленная штука, которая никогда не постигнет произошедшее, и что она никогда не сможет полноценно воссоздать только что пережитый ею опыт.

Позже, гуляя в саду позади дома в очередной полуночный час, она осознала, что вселенная извергнула его дух в нее, – но остался ли он до сих пор в ней? Вдруг то, что она ежилась и дрожала, а ее зубы стучали в первые полчаса после произошедшего, означало, что дух отца внезапно покинул ее? Она никогда не узнает наверняка, и нет на земле ответственного лица, которое бы объяснило ей, что именно произошло той ночью. Оно происходило в духовной плоскости – это не физическое, не психологическое, не эмоциональное явление, поэтому она никогда его не поймет.

* * *

Когда еще несколькими часами позже пришел врач, чтобы засвидетельствовать его смерть, он взял ее за руку и сказал: «Соболезную вашей утрате». Стоя и ощущая этот новый радостный и любящий дух внутри, она чуть не рассмеялась в ответ на это странное слово, которое он произнес: «утрата».

* * *

Когда Мира думает о смерти своего отца или нескольких днях, когда он умирал, к ней возвращаются отдельные детали: его спальня, запах его тела, когда он двигал ногами и из-под простыней выходил воздух, и еще она чувствовала запах какого-то дерьма, которого никогда раньше не чувствовала, чрезвычайно едкий – дерьма, а может, дегтя. Она вспоминает темноту в его комнате, комнате, которую она так хорошо знала: книжные полки, письменный стол и стул у кровати, на котором она иногда подолгу сидела в ту неделю. То, как ее дядя повесил картонные репродукции картин на стекла, чтобы перекрыть свет из окна, и зеленое полотенце, которое он тоже прикрепил скотчем. Где он раздобыл скотч? Ей вспоминается розовое полотенце на полу у кровати отца, куда он ставил ступни, и коврик из ванной, который она принесла и наконец положила вместо полотенца: он был мягче, теплее и не скользил. Дядя думал, что отец не оценит подмену, но он оценил. Хотя нет, полотенце на полу лежало не розовое. Оно было зеленое. Цвета важны. Цвета порой сложно вспомнить.