Сиденья напротив нас быстро заполняются громкими парнями из братства, которых я видела в игровом зале. Двое из них окидывают меня пристальным взглядом. Я отворачиваюсь, не обращая на них внимания и всё больше раздражаясь из-за опоздания Клейтона.
— Ты в порядке?
Я смотрю на Дмитрия.
— Честно говоря, мне просто интересно, где Клейтон.
— Я могу написать ему, — предлагает он, доставая телефон из кармана. — Не люблю, когда он опаздывает.
— Спасибо. — В отличие от Бранта, у него совсем нет южного акцента. — Ты специализируешься в поэзии?
— Этот чертов Брант! Моя специальность —
— О, хорошо.
— Я, наверное, раз двадцать или тридцать говорил ему об этом, но он просто не слушает. Бедняга не может обработать никакой информации, не связанной с его сосиской, клянусь.
Я смеюсь, затем скрещиваю руки на груди и смотрю на ребят из братства, которые заняли вторую половину нашей дорожки. Их человек десять, но только четверо поменяли обувь. Мне становится интересно, кто еще в команде Бранта, так как здесь только Дмитрий. Разве это не должен быть турнир?
— Все начнется в девять, — объясняет мне Дмитрий.
Я киваю.
— А где команда Бранта?
— Кто знает. Я здесь только чтобы поддержать его. О, я забыл про Клейтона. Разговор, что Брант определил мою специальность как поэзию, отвлек меня. — Он начинает печатать сообщение на телефоне. — Клей… тон… восклицательный знак… Где… ты… черт… возьми… вопросительный знак, — произносит он, пока печатает. — И отправить. Вот и всё. Держу пари, он войдет в эту дверь в любую секунду.
Глава 13
Клейтон
Все начинается в магазине на углу.
Я захожу за напитками и парой других вещей, которые у нас закончились. Не хочу быть самонадеянным и предполагать, что приведу Деззи к нам домой. Но, если вдруг мы найдем общий язык, мне бы хотелось, чтобы квартира была в надлежащем состоянии и должным образом… укомплектована.
Когда подхожу к кассе, продавец задает мне вопрос. Я не улавливаю его слов, поэтому мне приходится наклониться вперед, чтобы прочитать по губам. Он снова спрашивает, затем показывает на мою кучу товара. Ему нужно мое удостоверение? Я достаю свой бумажник и показываю его. Продавец закатывает глаза и снова задает тот же чертов вопрос.
И вот тогда мудак позади хлопает меня по плечу с большей агрессией, чем обычно себе позволяют при контакте с незнакомым человеком.
Раздраженный, я оборачиваюсь. Это какой-то коренастый чувак в поло с красно-коричневой кожей лица, которая морщится, пока он пристально смотрит на меня из-под песочно-каштановых волос. Рядом с ним стоят два его приятеля, и у каждого в руках по шесть банок пива. Этот парень буквально выплевывает вопрос, адресованный мне.
И я прекрасно читаю по его губам: «Ты глухой?!».
На самом деле он не спрашивает. Он просто тупой засранец. Я поворачиваюсь обратно, игнорируя его, затем достаю свой телефон, чтобы напечатать сообщение продавцу, решив, что это наилучший способ общения.
Ублюдок позади не соглашается с этим, хватая меня за руку и разворачивая к себе. Его лицо искажено гримасой, он указывает пальцем на мой телефон и выплевывает все больше слов и оскорблений в мой адрес. Предполагаю, он думает, что я переписываюсь со своим приятелем и намеренно задерживаю очередь.
Я показываю экран продавцу, не спуская взгляда с парня и находясь в секунде от того, чтобы врезать в его гребаное лицо кулаком. Вскоре возвращаю свое внимание к продавцу, чье отношение, кажется, меняется, когда он узнает, что я
Выходя из магазина, я открываю дверь спиной, лицом к ублюдку, стоявшему позади меня, и показываю ему средний палец.
Люди могут быть такими придурками. Некоторые не видят правду, находящуюся у них перед носом, они предпочитают видеть собственную и жить в мире, полном вещей, которые согласуются с их собственными убеждениями. Никто не жаждет изменений. Никто не хочет узнавать что-то новое. Окончив, наконец, школу, они ведут себя так, словно их обучение закончилось и теперь до конца жизни всё обязано подстраиваться под их ограниченное понимание мира.
Хуже всего осознание того, что я мог быть таким же придурком, как тот парень в очереди… Если бы не потерял свой слух. Я не был хорошим человеком, будучи двенадцатилетним сорвиголовой. Был эгоистичным, жадным, нечестным. У меня не было ни чести, ни чувства справедливости, ни малейшего сострадания к другим.
И возможно (только возможно!), если бы я не потерял слух и не провел школьные годы, наслаждаясь уроками смирения, возможно, это