Читайте старые книги. Книга 2

Открывая книгу человека, не умеющего ни читать, ни писать и честно в этом признающегося, я надеялся найти в ней здравые мысли, простодушные откровения, живописные и энергические выражения, которых чтение и письмо нас лишили. Тот, кто не умеет ни читать, ни писать, обладает бесценным преимуществом — сочиняя книгу, он может самостоятельно мыслить, а что еще нужно, чтобы перевернуть мир? Однако Блюэ д’Арберу не хватило ума воспользоваться собственным невежеством. Он ничтожен и глуп, как если бы всю жизнь учился в коллеже.

Биографы относятся к Блюэ д’Арберу с необъяснимым пренебрежением, а ведь даже дефектный экземпляр каждой из его книг (полного экземпляра до сих пор не встречал ни один собиратель) стоит 500–600 франков, то есть в два-три раза дороже Энциклопедии Дидро и Д’Аламбера — книги ничуть не более разумной^{223}, но гораздо более талантливой. Единственное, что можно извлечь из неописуемого вздора, сочиненного графом Дозволения, — это то, что он родился в простой крестьянской семье и, подобно Сиксту V и Жамере-Дювалю^{224}, начал свой жизненный путь пастухом. Деревушка Арбер в области Жекс неподалеку от Женевы навеки прославилась в 1566 году, когда здесь явился на свет великий человек, не знающий грамоты, за чьи измышления библиофилы платят столько же, сколько за Библию, Гомера, Горация, Платона, Монтеня, Мольера или Лафонтена. С раннего детства Блюэ д’Арбер не имел недостатка в апокалипсических видениях и прослыл пророком среди бедных деревенских пастырей, однако отрочество расставило все по своим местам, и пророк превратился в чудака и недоумка, каковым и пребыл до конца дней своих. Простодушные до цинизма рассказы Блюэ д’Арбера о галлюцинациях, которые посещали его в юности, наводят на мысль, что савойские дворянчики, не знающие, куда девать время и деньги, держали его при себе в качестве официально признанного шута, соблазняя нарядами и хорошенькими женщинами, к которым он был весьма неравнодушен. Ни у одного смертного не было таких прекрасных и высокородных возлюбленных, как у Блюэ д’Арбера, ни с одним смертным они не позволяли себе таких вольностей, способных лишить равновесия самый светлый ум, ибо женщины охотно доставляют себе жестокую радость предаваться развлечениям, которые не могут их скомпрометировать. В этом отношении позорный титул кретина — гораздо лучший залог наслаждений, чем чувствительное сердце и гениальный ум; весьма возможно, что граф Дозволения был гораздо более счастлив в любви, чем женевский гражданин^{225}. Впрочем, одно стоит другого: думать, что женщины любят тебя, насколько они вообще способны любить, или быть любимым на самом деле — разница невелика.

Мне не хватило терпения выяснить, в каком возрасте Блюэ д’Арбер прибыл в Париж, где он, должно быть, уже пользовался огромной известностью, какая сопутствует обычно не только ученым и острословам, но также дуракам и безумцам. Точно известно одно: первую книгу он опубликовал, когда ему исполнилось тридцать четыре года. К этому времени он уже утратил немало иллюзий и приобрел взамен немало самой вульгарной практической сметки. Из светского щеголя и романического героя он превратился в льстеца и попрошайку. Блюэ д’Арбер был нарасхват у горожан и придворных. Парижские вельможи дорожили им не меньше савойских, и постыдное процветание этого плута заставляет меня сомневаться в том, что он и вправду не имел ни капли разума. Все смертельно скучные и пространные сочинения Блюэ д’Арбера снабжены посвящениями высокопоставленным господам либо влиятельным дамам, которым приходились весьма по душе его гиперболические похвалы и приторные комплименты. Только что скончавшийся Тассо или Мильтон, который вот-вот должен был родиться, не дождались бы от парижан и ломаного гроша. А Блюэ д’Арбер, который не умел ни читать, ни писать и ”никогда сему не учился”, купался в золоте. Он играл на людском тщеславии. Он взял его на откуп и, как любой откупщик, был в обществе на хорошем счету; правда, всякий, кто избирает это ремесло, должен забыть о порядочности и чести и отречься от самого себя, но это претит лишь тем строптивым и старомодным душам, которые все еще почитают талант призванием и священным даром. Впрочем, я не берусь утверждать, что Блюэ д’Арбер поступал много хуже, чем иные газетчики, грабящие бедных авторов и несчастных книгопродавцев. Оставляю решение этого вопроса на усмотрение тех почтенных людей, которые на свой страх и риск посвящают себя литературе. Пусть выбирают.