Читающая вода

Мистику притяжения камеры и актера нельзя передать, не опираясь на предельную конкретику. Тут важно, что штиблеты оператора были именно белыми и парусиновыми, что ограждения на съемочной площадке были сделаны из дерева, а не из другого материала. Документальная конкретика запускает механизм памяти искусства — как могут запустить механизм памяти человека запах или звук. Ирина Полянская раньше других писателей своего поколения поняла, что прозаик должен очень много знать. «Читающая вода» — по сути роман-трактат. Эйзенштейн, Довженко, Мозжухин, Грета Гарбо — все дают «свидетельские показания» по делу о пропавшем, утонувшем в глубине времени кинематографе.

Отношения Викентия Петровича с аспиранткой Таней отражают его отношения с Анастасией Георгиевой, как маленькое зеркало может отразить большой пейзаж. Но последние приобретают дополнительное, свойственное только прозе Полянской измерение, потому что как раз тогда, когда молодой режиссер решился ввести в кино феноменальный голос Георгиевой (снять не что-нибудь, а фильм-оперу!) — кинематограф только переходил от немоты к звуку.

Почти любой прозаик, сколько бы он ни работал в разных жанрах, по своей глубинной природе либо новеллист, либо романист. Это так же непреложно, как то, что человек либо левша, либо правша. Ирина Полянская не подпадает под это правило. Ее рассказы так же сильны, как романы. Полянская в полной мере владеет романным сюжетостроением — многоуровневым и саморазвивающимся, требующим большого пространства и занимающим это пространство целиком. Одновременно ей дано то объемное «схватывание», благодаря которому в пятистраничном рассказе можно полноценно уместить всю человеческую жизнь. И как уместить! Наиболее успешный тип новеллы в новейшей русской литературе можно описать как узкий, но очень глубокий колодец, из которого видны звезды. Из глубины горя и драмы открывается космос. Именно к этому типу принадлежит новеллистика Ирины Полянской. В данной книге есть рассказы классического уровня — это, на мой взгляд, «Вихри враждебные», «Путь стрелы» и «Бедное сердце Мани». Другие новеллы тоже очень хороши.

В современной женской новеллистике есть излюбленные типы героев. Это, условно говоря, умственно отсталый и городская сумасшедшая. Такие герои часто встречаются у Татьяны Толстой; на «Кабирии с Обводного канала» сделала имя Марина Палей. Писательниц привлекает иное сознание, иной ракурс привычного мира — плюс артистизм оборванок в нелепых тряпках, с трагедией в глазах. Ирина Полянская тоже работает с этими странными типажами. Отличительная особенность ее почерка — высветление «иного» внутреннего мира, который на первый взгляд представляется темным. «Славину крохотную каморку с высоким, под самый потолок, окошком уместно было бы назвать светелкой. Стены ее были оклеены списанными школьными географическими картами, и когда Слава остановился посередине комнаты и улыбчиво оглянулся на корреспондента, мурашки побежали по телу модного молодого человека: вокруг мальчика и в самом деле вращалась Земля, петляя своими Амазонками и Енисеями, карабкаясь к небу Кордильерами и Саянами, простирая свои океаны от выключателя до клетки с канарейкой. Когда Слава вошел, все ручное зверье в его комнатке как бы привстало на цыпочки в своих вольерах, радуясь хозяину, и в эту минуту все — от черепашки до мышки-альбиноски — сделались похожими на Славу — может, потому, что в этих малютках-зверушках жила такая же терпеливая вера в большую, добрую человеческую ладонь, на которой лежит вкусное чудо». Между тем идиот Слава — сын грозного и знаменитого диссидента (отсюда корреспондент в его комнате); сын, оставленный, брошенный на пути к вершинам борьбы и политической мысли. Отец и сын — два полюса, две крайние точки мира, откуда родом все мы, заставшие «совок». Две точки плюс третья (читатель) — вот и задано трехмерное пространство. Тем, кто не знал и не застал, лучше знакомиться с эпохой отсутствия «Макдоналдсов» по настоящей прозе. Очень расширяется сфера эмоционального опыта.

Проза Ирины Полянской удивительно гармонична. В чем секрет гармонии? Если бы можно было разгадать! Это какие-то особые отношения слова и смысла, формы и содержания, не оставляющие хлеба критику: хочется цитировать, а не комментировать. Помню, был в девяностых момент, когда к нам пошла «возвращенная» литература, и многие поразились: вот, оказывается, как можно писать! Предвижу появление «возвращенной» литературы второй волны. Это когда мы заново перечитаем Юрия Буйду, ранние вещи Андрея Дмитриева, Петра Алешковского, когда осознаем, что такое в литературе Асар Эппель и Юрий Петкевич. Поверьте, это будет открытие. Хотелось бы верить, что переиздание прозы Ирины Полянской — первая ласточка нового возвращения.

Ольга Славникова

ЧИТАЮЩАЯ ВОДА Роман

1