Читалка

— Мне тоже больше нравятся его романы о любви, потому что я люблю читать про любовь. Особенно тот, про девушку-блондинку из Ирландии… Но новый роман тоже очень интересный. И потом, мне кажется, читателя полезно время от времени встряхивать.

— То есть ты бы его напечатала?

— Без малейших колебаний.

— А ты, Марк? Твой ответ: «нет, но…» или «да, но»?

— Разумеется, «да»!

Я рад, что обсуждение идет без моего участия. Его результат не вызывал у меня сомнений, но я предпочитаю, чтобы решение не исходило напрямую от меня. Бальмер — мой друг, и, думаю, отвергать его рукописи в любом случае было бы с нашей стороны большой ошибкой.

{16}

Когда к автору приходит успех, все поголовно — читатели, книготорговцы, издатель (особенно если он это отрицает) — хотят, чтобы его следующая книга была похожа на предыдущую, и только сам автор порой колеблется. Издавать произведения одного и того же писателя — совсем не то же самое, что нанизывать на нитку одинаковые жемчужины. У каждого автора есть свои слабые стороны и свои тайны, которые проясняются от текста к тексту; у каждого — свои прорывы, способные стать решающими. Писатель может вообще бросить писать. Хотя есть авторы, всю жизнь пишущие одну и ту же книгу, но при этом умудряющиеся выпускать собрание сочинений, достойное войти в историю литературы.

Что сегодня утром понадобилось от меня Женевьеве? После того самого застрявшего в глотке морского языка я не обмолвился с ней ни единым словом. От дверей издательства мы сворачиваем налево.

— Куда ты меня ведешь?

— Придется немного прогуляться, дорогая: мадам Мартен закрылась. Но с твоими длинными ногами тебе, надеюсь, не составит труда прошагать в моей компании весь наш квартал. Кстати, пройдем мимо твоего нового издательства!

— Ты догадываешься, почему я попросила тебя о встрече?

— Сейчас попробую. Ради удовольствия оплатить ресторанный счет? Или, если ты сегодня добрая, чтобы еще разок повернуть нож в моей ране? Или просто на всякий случай, мало ли что завтра будет? От великой и прославленной старушки Женевьевы я жду чего угодно! Заходи, нам сюда.

Бистро выглядит как типичное бистро, недавно отремонтированное под старину. Кухня у них, должно быть, километрах в пятидесяти дальше, а еду разогревают в кипятке или в микроволновке…

Я нарочито долго изучаю меню. Мне хочется как следует помариновать Женевьеву. Итогом мучительных раздумий становится по-спартански аскетичный выбор: салат из помидоров и хек. Как раз мне под настроение. Женевьева это чувствует.

— Значит, ты не притворяешься. Ты и в самом деле на меня злишься.

— Пусть это не лишает тебя права заказать утиный паштет и заячье рагу.

— Как начет бруйи?

— Может, лучше бордо? Грав, например?

— О, даже так?

— Похоже, обед не доставит большого удовольствия ни мне, ни тебе. Так какой смысл…

— Ладно, я не собираюсь тянуть до десерта. Я хочу, чтобы ты прочитал мою рукопись.

— Ту, что ты отдала Брассе? Ты надо мной издеваешься?

— Нет. Я ее закончила. Они ее прочитали и приняли. Но я представить себе не могу, чтобы книга вышла без твоего глаза. Мне надо знать, что ты о ней думаешь.

— Я не думаю о ней ничего.

— Ты не можешь мне отказать!

— Что-то я не пойму. Я не вычеркнул из твоих текстов ни слова. Ничего не правил, не тронул ни одного абзаца. Если мне не изменяет память, я оставил в неприкосновенности всех твоих блондинок. Послушай… Ты уже тридцать раз доказала, что способна написать книгу!

— Мне нужно, чтобы ты ее прочитал. Когда она выйдет, ты ее читать не станешь. А я не смогу ее продать, пока ты ее не прочтешь.

— Мне незачем ее читать. Во-первых, я и так знаю, о чем она, а во-вторых, меня ждет «Беглянка».[25]

— Как хек?

— Сама догадайся. Предупреждаю: будешь настырной, заставлю попробовать. Ну, хватит реветь, ты уже большая девочка!

— Эти слезы от смеха. Взгляни на мое рагу…

Подцепив на вилку кусочек мяса, она протягивает его мне. Я его съедаю.

— Недурно. Скажи, а ты могла бы написать что-нибудь, абсолютно непохожее на все, что ты делала раньше? Выбраться из своей раковины и рискнуть?

— Ни разу не пробовала.

— А ты на это способна, как думаешь?

— Что конкретно ты имеешь в виду?

— Я пришлю к тебе Мома и Грегора. Они сами все объяснят.

Кажется, я задремал в кабинете, прямо за столом. Разбудил меня голод — после такого обеда неудивительно. Ничто не усваивается организмом быстрее, чем помидоры и хек. Настоящие спринтеры. Надо позвонить Адель и пригласить ее куда-нибудь поужинать. Она сообразит куда. Сейчас она, скорее всего, на радио, повела толстяка Бушю давать интервью на «Франс Кюльтюр». Значит, этот деятель продаст еще пару вагонов своих книжек. Куда, интересно, я задевал мобильник? С тех пор, как у меня из кабинета вынесли все что можно, я ничего не могу найти! Может, он под читалкой?

В дверь тихонько стучат. Я наклеиваю на лицо улыбку. В приоткрытую дверь просовывается голова Валентины.

— Ага, объявилась наконец! Зашла-таки попрощаться. Подозреваю, что среди рокеров это не принято, но в издательствах мы еще цепляемся за устаревшие обычаи.

— Ну, прощайте.

— Нет уж. Иди и садись. Это приказ.