Читатель предупрежден

— Это ясно как день, доктор. Пенник знал об этом или догадывался. Он знал, когда она собирается сделать это и зачем. И он использовал смерть Констебля для подтверждения своей безумной теории об убийстве с помощью телепатии. Обращаю ваше внимание, что его предсказания были достаточно осторожны. Что он такого сказал? Что мистер Констебль, вероятно, умрет до восьми часов. А когда это произошло, Пенник стал утверждать, что это сделал он. Что? Я совершенно убежден, что он не был в сговоре с миссис Констебль. Он просто воспользовался ею, как орудием. Поэтому она так чудовищно зла на него. Пенник вещает кругом, что это он совершил убийство, в то время как наша Мина знает истинную правду. Она знает, что «ясновидящий» лжет. Поэтому я задаю вам вопрос: разве это не объясняет все непоследовательности, с которыми мы встретились в этом деле?

— Да, но только в том случае, если миссис Констебль не в своем уме, — сказал Г.М.

— Не понимаю, что вы имеете в виду.

— Но это же совершенно ясно! Такое поведение было бы слишком щепетильным! Получается, что миссис Констебль пылает просто животной ненавистью к Пеннику за то, что он взял на себя вину за преступление, совершенное ей самой?

Старший инспектор задумался над последними словами сэра Генри.

При просматривании заметок, касающихся данного дела, меня и сейчас поражает факт, что многократно подчеркивается связь ряда лиц с убийцей. Поэтому я должен направить ваше внимание на истинный путь, информируя, что в этом конкретном случае убийца действовал совершенно один и не имел ни одного сообщника, который знал бы о его планах или каким-то образом с ним сотрудничал. Читатель, снова предупреждаю тебя. — Д. С.

— Трудно сказать, сэр. Может быть, это лучший способ оградить себя от подозрений?

— Возможно. Тем более, что в этом случае ее «вызов» тоже являлся бы чистым блефом. Да-а-а, это хороший материал для обвинения, если не принимать во внимание, что мы ничего не смогли бы доказать, даже если бы были уверены, что это правда. Я убежден, что во всем этом есть доля правды. Должна быть. И вопреки твоим описаниям, сынок, — он злорадно посмотрел на Сандерса, — эта женщина в такой же безопасности в Форвейзе, как если бы находилась в сейфе Английского банка. Ну, нам пора, иначе дочь Джо Кина опоздает на поезд. Доброй ночи, сынок! Пошли, инспектор.

Доктор Сандерс стоял в дверях резиденции и ждал до тех пор, пока задние огни машины не исчезли за деревьями. Воздух был холодным. С минуту он смотрел вверх, на темное небо, усеянное звездами. Потом вошел в дом, закрыл за собой дверь, повернул в замке ключ и задвинул засов. Он остался один в доме со спокойной, милой женщиной, которая, согласно мнению двух его коллег, была убийцей. Эта мысль вызвала веселую улыбку на его лице. Он не предполагал, что ему предстоит одна из самых тяжелых ночей в его жизни.

Глава двенадцатая

Его первым ощущением в тот вечер, как он потом вспоминал, было ощущение свободы и беззаботности.

Каким блаженством является одиночество; наконец-то он сможет немного почитать или подумать над своими собственными проблемами. Может быть, он должен хотя бы отчасти потушить горящий свет — но он очень соответствовал его настроению, а мелкая бережливость никогда не была ему свойственна. Интересно, анализировал он собственные чувства, какими чуткими и напряженными становятся нервы в полной тишине. Малейший шум усиливался: отголосок шагов по каменному полу в холле, шелест пальмовых листьев, задетых рукавом.

Он вошел в салон, сверкающий дубовый паркет пугающе заскрипел под его ногами. В комнате было очень холодно, он быстро закрыл высокое окно. Сделал несколько шагов, остановился и снова вернулся к окну. Тщательно закрыл внутренние запоры. Все окна на первом этаже начинались с пола, и он задумался, все ли они заперты. Дома такого рода напоминали открытые арки.

Он перешел в столовую и долго задумчиво смотрел на огромные, темные картины и массивное блюдо, стоявшее на буфете. Ему вспомнилось, что внутри должна была остаться недопитая бутылка пива. Он вынул ее со стуком, прозвучавшим в тишине непривычно громко, поставил на столик и открыл дверцу серванта. В зеркале, находящемся на задней стенке, неожиданно отразилась его фигура. Он взял бокал и фарфоровую пепельницу замысловатой формы, которая с извращенным злорадством переворачивалась всякий раз, когда он стряхивал в нее пепел.

Теплое пиво сильно пенилось. Он медленно наполнил бокал, закурил сигарету и задумчиво уселся возле большого, круглого стола.