Чиж: рожден, чтобы играть. Авторизованная биография

— Вечер за вечером постепенно со всеми знакомишься. «Ты эту песню сыграть можешь?» — «Говно-вопрос!» Естественно, разговор о «бабках» даже не заходил. Деньги делались на других людях. А эти были, по-нынешнему говоря, «крышей».

Патриарх «лабушиного цеха» Михаил Шуфутинский, отыгравший не один год в «проблемных» ресторанах Магадана и Камчатки, четко сформулировал правила поведения для кабацких музыкантов: «Не выступать, когда не спрашивают. Не садиться за стол, когда не приглашают. Не слушать то, что тебе не нужно слышать. И вообще не лезть на рожон».

Способ существования в злачных местах повлиял и на характер Чижа: «Каждый из вышеперечисленных пунктов можно отнести ко мне. Ну и плюс к тому: раз уж пришел в кабак — играй! Играй всё, что ни скажут».

Когда публика была вялой, и парнос не шел, Чиж отводил душу, исполняя пассажи на бас-гитаре или импровизации на клавишных. Гостей заведения этот table jazz[15] не беспокоил («в границах столика текла иная жизнь») — они продолжали сосредоточенно пить разбавленную водку, закусывая котлетами по-киевски и салатом оливье.

— Иногда просили: «Серега, спой: “Улица, улица, улица родная, — ах, Октябрьская улица моя!..”» Ну сыграешь пару раз, они: «Кайфово!», сидят бухают. И пока они тихонечко свои «тёрки» перетирают, я достаю талмуд с нотами: «Ребята, играем «Тен Си-Си»!»[16]

Чиж скоренько писал басисту гармонию, ставил ему на колонку. Говорил ударнику, в каком размере стучать. И они начинали «копировать» альбом «10 CC», от начала и до конца, пусть и в упрощенном варианте.

— Между третьей и четвертой вещью опять споешь «Ах, Октябрьская улица моя!» — и снова играешь. На следующий день приношу альбом Uriah Heep с текстами, и тоже начинаем фигачить. Были в зале и понимающие люди: «О, “Юрай Хип” — классно! Серега, ништяк!..»

Когда начались кабацкие «халтуры», Чиж перестал зависеть от родительского кошелька. Именно тогда у него и появились первые джинсы[17].

Это были итальянские «Rifle», которые продавались на чеки Внешторгбанка (советский эрзац валюты) в спецмагазинах «Березка». Впрочем, Чижу они достались от прежнего владельца уже изрядно вытертыми («их носить-то оставалось, наверное, день или два»). Но именно в этом и был весь кайф: уважающий себя человек должен был иметь джинсы, вытертые до небесной голубизны, а еще лучше — добела. Тем не менее за счастье влезть в потрепанный «Rifle», эту «спецодежду рок-н-ролльной касты», Чижу пришлось выложить 90 рублей, всю его месячную зарплату. (О новых джинсах самых престижных фирм, типа «Lee», «Levi’s» и «Wrangler», он даже не мечтал, они стоили не меньше 180–200 рублей.)

— Я даже не могу это описать, — вспоминает Чиж, — но в джинсах я почувствовал себя совершенно другим человеком. Уже сам факт, что у тебя сзади, на пояснице, торчит кожаный лейбл — нет слов!.. И я каждый раз засовывал рубашку поглубже в штаны, чтоб этот лейбл все читали. На мою задницу оборачивался весь город.

А летом 1979-го ударник сманил Чижа и еще пару музыкантов на гастроли в приполярный Мурманск. Дзержинцев приютил ресторан «Встреча», возле памятника Солдату Алеше. Чиж убежден, что именно там, в портовом кабаке, он приобрел важную часть школы игры.

— Когда на берег сходит целый экипаж, у каждого своя музыка в голове. Помню, мы играли «Monkberry Moon Delight» Маккартни — за вечер я ее спел не меньше раз двадцати. На тарабарском языке, но это неважно. Главное — подача и драйв, который прет. И раз двадцать я сорвал глотку, и раз двадцать я ее все-таки спел. И тут же подходит следующий человек: «А можно “Полонез Огинского”?» — «Легко!» Постоянное бросание из песни в песню, из стиля в стиль. А надо вживаться, чтобы тебе поверили! Чтобы к тебе потом подошли, сказали: «Брат, это так здорово! Вот тебе денежка, спой еще разок!»

На гастролеров свалились бешеные деньги. Если в Дзержинске заказ песни стоил 3–5 рублей, то в Мурманске минимум червонец. Флотские офицеры, моряки загранплавания и рыбаки, уходя в загул, хрустящих купюр не жалели: «Знаешь, эта картина, когда подходит человек, вынимает запечатанную пачку трехрублевок. При тебе тут же ее вскрывает, начинает отсчитывать, кидает не глядя...»

Волей-неволей Чижу пришлось овладеть навыками конферанса: «Дорогие друзья! Добрый вечер! Сегодня в нашем зале отдыхает экипаж рыболовного сейнера “Комсомолец Севера”. И они дарят своим барышням маленький музыкальный подарок. Итак, только для вас, милые барышни, звучит эта песня — “Полчаса до рейса”!»

Но первое отделение, пока в зале собирался народ, всегда отдавалось джазу (традиция, заложенная «Черноречьем»). В то время Чиж был увлечен пианистом Китом Джарреттом и пытался импровизировать в его манере: «Играешь свое настроение — ничего в голове нет, даже темы, садишься и начинаешь дождь изображать. Или — наоборот — жару».

Там же, в Мурманске, он купил грампластинку джаз-ансамбля под управлением ленинградца Давида Голощекина.