Я брел по дороге осенним днем,Мои ноги стонали, я одолел крутой подъем,Это было ненастным октябрьским днем,Когда я услышал звук, напоминающий гром.Я оглянулся назад, и я увидел клуб пыли,И из него три колеса, пожирающие мили.Я оглянулся назад, мне было интересно: возьмет или нет.Я так устал голосовать за последние сто тысяч лет.Я в безнадеге поднял руку, и ты остановилась,Ты спросила меня: «Куда тебе, милый?Если на север, могу подвезти».Я подхватил свою гитару, улыбнулсяИ ответил ей, что нам по пути.Тогда ты тоже улыбнулась и сказала, что тебя зовут Валентина,Что ты поставила недавно шипованные шины,И не смогу ли я спеть что-либо для нее.Я расчехлил свой «гибсон», затянулся и меня понесло...Я спел ей про еврея, про такие дела, брат, любовь,Я спел ей «Hoochie Coochie Man», а потомОдин раз еще про еврея, затем о любви.Я затянул было про чай, но тут она сказала мне:«Слышь, парень, погоди».У нас заглох мотор, и я вылез из коляски.Воцарилась тишина, и все стало как в сказке:Поля, леса, небо и ручей.Ты вытащила фляжку, открылаи сказала мне: «На, парень, пей».И пока я кирял, ты разбиралась с мотором,Но он не заводился — он решил нас взять измором,А во фляжке был спирт, и я нажрался так, что чуть не упал.А ты сказала: «Извини, браток, но это не Harley, а “Урал”».Я воскликнул: «Валентина, да мне насрать на Harley Davidson.Конечно, спору нет, и мы не будем с ними мериться,Но если хочешь, то я могу слабать тебе блюз.Не обращай внимания на то, если я вдруг лажанусь».Я играл часа два, а ты возилась со сцеплением,И вдруг свершилось чудо, и я без промедленияЗабрался в коляску, и мы понеслись.Да так, что ты едва успела крикнуть мне: «Милый, держись!»О, гони! Гони, Валентина,Гони! У тебя кайф, а не машина.Гони! Ты видишь, Валя, я совсем не боюсь,И мы будем свободны пока звучит мой «Ural Biker Blues»!