Чижик - птичка с характером

буркнул Лазарь и занялся своими телефонами. Он натянул плащ-палатку наподобие шалаша и втиснулся туда боком, а длинные ноги торчали наружу. За широкие голенища лился дождь,Лазарь, подбери свои ходули!- Они в моем двоще не помещаются...Во “дворец” к Лазарю то и дело приходит начальство, и тогда телефонист задом выбирается наружу и, пока идет разговор по телефону, стоит под дождем, приподняв худые плечи выше воротника куцей шинелишки.А я сидела на пне и мечтала....Разобьем фашистов, заявимся с Михаилом к бабуш ке. “Бабуля, вот мой муж!” -скажу я. Нет, телеграмму, пожалуй, сначала пошлю, а то бабка, чего доброго, не разобравшись, задаст мне трепку: “Ах ты, Марфа Посадница! Я тебе покажу мужа!” Полюбит бабушка моего Федоренко... Его нельзя не любить. И заживем мы все вместе где-нибудь в таком поселке, как Пушкинские Горы. Чтобы обязательно кругом лес был. Большой лес. И речка или озеро -” всё равно. И посадим мы сад. И рощу посадим. Из одних березок. Миша ведь лесотехник. Дом новый построим. Светлый, с балконом... И целый дом гостей назовем: доктора Веру, Зуева, Николая Африкановича, комиссара Юртаева, командира полка, Димку Яковлева, Лешку Карпова, Лазаря – всех!.. И комбат Товгазов приедет. Спляшет лезгинку. Ох и здорово же он плясал в тот день, когда немцев от Москвы погнали!.. На одних носочках, в зубах кинжал, а глазищами туда-сюда, туда-сюда... Испечет бабушка псковские кокоры, пирог-курник, драчену – на это она мастерица!..Ох, как ревут пушки! Хоть уши затыкай... Какого же это калибра? Размечталась!.. А где-то впереди идет бой,И до победы еще надо дожить... Мы-то с Федоренко доживем!Дождь шел до самого вечера. Моя палатка до того пропиталась влагой, что больше уже от дождя не спасала. У меня начали постукивать зубы. И надо же было оставить шинель в обозе! Подумаешь тяжесть! Вот солдаты те умнее: все в шинелях и под палатками. Зато комсостав налегке, вроде меня, – “дрожжи продают” в одних гимнастерках под мокрыми плащ-палатками... Брр!.. И связные без шинелей – мокрые с головы до пят, снуют в разных направлениях по мокрой траве. Мой приятель Петька замерз, как кочерыжка, глазенки тусклые...Солдаты брюзжат и вполголоса поругивают каждый своего старшину за то, что мокро и нет курева, за то, что холодно и хочется горячей похлебки, за то, что надоело ждать и вообще за всё понемногу. Не знаю, как в других родах войск, но в пехоте всегда и во всем виноват старшина. А кого же больше и ругать солдату? Друг друга не интересно, командира не положено, а старшину сам бог велел – вытерпит: брань на вороту не виснет.Подошел Мишка Чурсин, вытащил из-под полы плащ-палатки сухую ватную телогрейку и протянул мне.- Мишенька, какой же ты молодец! “- Я еле ворочала языком, а озябшие пальцы не могли справиться с пуговицами.Мишка застегнул сам и сказал:- Не стоило бы заботиться о чужой невесте, но уж ладно – по старой дружбе,Приказ получили ночью, а с рассветом выступили. Теперь двигались строго на запад. Дождь перестал, но было не по-летнему холодно. Северный ветер налетел с правой стороны, пронизывал до костей,Деревня Глинцево стоит на холме. Слева деревенские огороды омывает игрушечная речушка без названия. Высоко над водой повис игрушечный мостик. По мостику из деревни Воробьево режут немецкие пулеметы: пули гнусавят и щелкают – от резных перилец щепки летят.Все, кому надо на “глобус”, переходят речушку вброд. “Глобус” – это маленькая круглая роща на крутом противоположном берегу речки, а за рощицей Воробьево, то самое, которое должна штурмовать наша дивизия. Наши вышибли немцев из рощицы только сегодня утром, но взять Воробьево не смогли: окопались на поле впереди “глобуса”.Бой сейчас идет ни шатко ни валко: постреливают понемногу и наши и противник. По “глобусу” хлещет немецкий миномет, по деревне Глинцево с большими интервалами бьет тяжелая вражеская батарея.Мы должны сменить полк, в котором служит Федоренко, и форсировать наступление на Воробьево. Но нечего и думать вывести батальоны на позиции до наступления темноты.Остановились на глинцевских огородах. Бой за Глинцево, видимо, был серьезный, и трофеи налицо: четыре вражеских танка, две разбитые зенитки, несколько пушек и целая гора мин и снарядов.Немцы здесь устраивались капитально: на огородах множество просторных блиндажей в несколько накатов – половину деревенских построек разобрали фрицы на строительный материал. На дверях дощатого нужника прикреплено объявление: “Только для офицеров”. Я прочитала вслух и перевела.- Как бы не так, – сказал Мишка Чурсин, – хорошо и в штаны гадите, господа гитлеровские офицеры! – и объявление сорвал.Наши бойцы отдыхают последние часы перед боем: проверяют оружие, сушат портянки, бреются и пишут письма. Неразговорчивы люди перед сражением: каждый думает о своем. Не последний ли котелок супа выхлебал солдат? Не последний ли раз побрился?.. Не последнюю ли весточку послал на родину?..Политработники провели летучки, с узбеками говорил сам комиссар. Задача одна: надо взять Воробьево!С наступлением темноты двинулись на исходные позиции. Всё обошлось благополучно: немец не усилил огня.Ночь прошла беспокойно. Всё уточняли и уясняли обстановку. На улице опять моросил дождь, и в командирский блиндаж набилось народу – яблоку негде упасть. Входили и выходили командиры, сновали связные. Хорошо, что Александр Васильевич строго-настрого запретил курить, а то тут бы задохнулся.Командир полка нервничал: нам пообещали придать танковый батальон, а потом отказали из-за пересеченной местности. Антон Петрович кому-то доказывал по телефону, что рельеф “для утюгов” у нас самый подходящий и что нашу речку петух вброд переходит даже в половодье. Повернув голову к комиссару и держа трубку в руке, он возмущался:Они, видите ли, должны беречь материальную часть, а я людей не должен?Ведь проходили же здесь немецкие танки, а наши чем хуже? – нахмурился комиссар.Вот поди докажи, что ты не верблюд...