Чижик - птичка с характером

— Я так и знал: ну, конечно же, они цветочки собирали! Нашли на что время тратить!

— Никак у тебя глаза на мокром месте? — спросил меня комиссар. — Уж не Михаил ли поддал? — Он засмеялся своей шутке, а Лешка захихикал, как от щекотки. Но нам было не до смеха.

Михаил бережно поставил цветы в котелок с водой и спросил:

— Завтракали?

— А то нет! — усмехнулся Лешка. — Вы-то любовью сыты, а нам с комиссаром чего ради поститься? Вам оставили. Вон в фуфайке завернуто.

Есть не хотелось. Федоренко меня уговаривал и кормил со своей ложки. Лешка выходил из себя:

— Ты смотри, комиссар, что он делает! Он ее с ложечки кормит! Корми, корми на свою голову! Она тебя отблагодарит… Знаю я ихнего брата…

Налей-ка влюбленным по чарке из нашего НЗ, — сказал ему комиссар, — а то у них аппетита нет.

— Не надо, — отказался Федоренко и отправился меня провожать.

Через неделю я снова просилась на свидание. Комиссар возмутился:

— Повадился кувшин по воду! Ох, девчонка, испортит тебе твой капитан жизнь! Как пить дать, испортит. Надеюсь, он не женат?

Я даже отшатнулась:

— Как можно!

— Ты в штабе узнавала или он сам тебе сказал?

— Ничего я не узнавала, даже и не спрашивала об этом!

— Так откуда же ты знаешь?

— Да ведь он любит меня! И ему только двадцать четыре года, когда же он успел жениться?

— Святая простота! — покачал комиссар головой. — Будто женатый не может влюбиться! Да еще как вкрутит-то! А в двадцать четыре года можно уже кучу детей иметь. Как ты думаешь, мой Петр женат?

— Петька-то? Конечно нет.

— Вот и ошибаешься. Женат, и сына годовалого дома оставил, а ведь Петру только двадцать лет! Ну да ладно, я сам справлюсь об этом.

— Заодно проверь, батюшка-тесть, каково имение у жениха и нет ли закладных в банке? — подал голос командир полка.

Я невольно улыбнулась:

— А у него и в самом деле есть имение… Он мне поляну с цветами подарил…

Антон Петрович засмеялся:

— Ну уж если поляну подарил, да еще с цветами, то определенно не женат! И не сомневайся, Александр Васильевич.

— Да, женатый до этого, пожалуй, не додумается, — согласился комиссар. — Золотые горы посулит, но чтобы поляну… Тут нужна романтика. Если бы мне вдруг взбрело в голову за кем-нибудь поухаживать, то уж поляны дарить не стал бы, нет…

— «Поухаживать», — передразнила я. — Да ведь вы старый!

Комиссар рассмеялся:

— Это я-то старый! Слышишь, Антон Петрович, что говорит эта нахальная девчонка? Мы с тобою старики!

Мы еще живы, и мы еще молоды!
И мы еще вернемся, любимая моя!

— Кто это написал? Не знаешь? Ну и я не знаю. Знал, да забыл — вот и вся романтика…

…Свидание не состоялось. Я пришла, а он уходил в штаб полка на партийное собрание.

— Может быть, подождешь? Мы скоро вернемся… — попросил он.

— Часа через четыре, не раньше, — сказал комиссар Белоусов. — Повестка дня большая.

— Нет, я никак не могу ждать. Меня и так комиссар еле-еле отпустил…

— Да что ему жалко, что ли! — нахмурил Федоренко брови.

— Он думает, что ты мне испортишь жизнь…

Федоренко покачал головой:

— Ошибается твой комиссар. Вот и всё свидание.

— Чтобы ты поменьше думала о любви, я тебе дам нагрузку, — сказал мне как-то комиссар. — У нас в полку есть узбеки. Их немного: по два-три человека на взвод. Некоторые из них не говорят по-русски. Переводчиков у нас, к сожалению, почти нет. Агитаторы занимаются с основной массой и на моих узбеков мало обращают внимания. Надо им хотя бы регулярно читать газету «Кызыл Узбекистан». Черт! И всего-то три экземпляра — как хочешь, так и дели на всех… Поручить кому-либо из бойцов — на раскур пустят…

Я возразила не без ехидства:

— Вы полагаете, что я и узбекский знаю, как немецкий? Ошибаетесь, Александр Васильевич.

— А зачем тебе знать узбекский? Ты взгляни на газеты. Только слова узбекские, а буквы-то русские. Шпарь себе от доски до доски. Закрепляю за тобой первый батальон. Там больше всего узбеков.

Так я стала агитатором. Комиссар не велел мне одной ходить на передовую, он сказал:

— Как кто-нибудь будет идти в первый батальон, ты и пристраивайся в затылок.

Но я и одна ходила к своим однополчанам. До обороны рукой подать. Открытое место можно перемахнуть одним духом, а там уж и траншея — мне и нагибаться не надо: бруствер выше моей головы.

Командиру первой роты я сказала:

— Буду ваших узбеков просвещать.

Он махнул рукой:

— Валяй на здоровье.

Узбеки пожилые и очень серьезные. Слушают меня внимательно, степенно качают головами: «Яман! Яман!» Это они о сводке с Южного фронта. После каждого разрыва мины цокают языком, поднимают палец вверх и опять: «Яман! Яман! Миньмет. Аллах акбар!»[1]

А в третьей роте меня вдруг окружили настоящие дети солнца: круглоголовые, ясноглазые, смешливые. Улыбаются: «Хой, синглим!»[2] Парнишки не кивали головами, не цокали языками, не поминали великого аллаха — они после чтения концерт устроили. Вдруг лукаво переглянулись и запели что-то очень веселое. Командир отделения Зия Зияев, самый бойкий из них, ударял деревянной ложкой по пустому термосу и после каждого куплета выкрикивал: «Яр! Яр!»