Чижик - птичка с характером

Пришел Евгений Петрович и прямо с порога стал за что-то отчитывать Варю свистящим шепотом. Варя молча забрала свою сумку и ушла. На мой невысказанный укор старший лейтенант Рогов развел руками:

— Дружба дружбой, а служба службой. Ничего, это ей только на пользу, а то совсем опустит крылья. Ну что, младший лейтенант, дала бой своему начальству? Правильно. Всегда и везде будь принципиальной и имей свое собственное мнение. И вот тебе моя рука.

В ночь на двадцать третье февраля рота Павловецкого в полной боевой готовности заняла нашу траншею. У нас сразу вдруг стало тесно. Вылазка предполагалась из боевого охранения лейтенанта Лиховских. Солдаты, в белых балахонах и касках, не курили, не бренчали оружием и даже разговаривали мало, и то шепотом. Лукин сказал мне вполголоса:

— Значит, от нас пойдет разведка боем. Ну, все мины и снаряды наши.

— Как-нибудь переживем, — сказала я и направилась к деду Бахвалову.

Бахваловский пулемет уже стоял в траншее на белой волокуше, прикрытый куском маскировочного халата. Тут же возле дзота пристроилась группа не наших солдат. Все бахваловцы были в дзоте: дед держал напутственную речь. Еще за дверью я услышала:

— О смерти в бою не думай. Ни-ни. Как только подумал — пропал: она, безносая, тут как тут и голову косой с плеч…

Увидев меня, оратор рявкнул:

— Встать! Смирно!

— Отставить. Сидите, — махнула я рукой и тоже присела на нары.

Бахвалов продолжал:

— Примета такая есть. Когда собираешься что-либо делать, не думай о худом. А то непременно лихо приключится. Вот про себя скажу. Случай какой был. Раз под рождество заварила моя старуха медовую брагу и залила ее в бутыль. Бутыль огромадная, еще николаевская, литров на сорок, не меньше. И берегла эту посудину моя баба пуще глаза. Ну где в тайге вторую такую достанешь? Взгромоздил я бутыль на поставец возле печки и тулупом прикрыл: «выхаживайся, голубушка». Вот и праздник подошел. Старуха пельменей налепила, напекла, нажарила, стол в горнице накрыла — гостей ждет. Да и говорит мне: «Сними-ка ты ее, батька, по кувшинам разольем». Стал я снимать да и подумал: «Не кокнуть бы анафему!» А нечистик тут как тут: толк меня под руку, ну и вдребезги… Сусло медовое по полу течет. Старуха голосит на всю тайгу и лупит меня кедровой скалкой по горбу. А я встал на карачки да прямо с полу и лакаю медовуху-то… Солдаты захохотали.

— Прямо с полу? — удивился Березин.

Дед зверовато на него покосился, ухмыльнулся в бороду:

— Думаешь, у сибирячки такой пол, как у тебя дома? Да он чище иного стола выскоблен…

Я подумала: «А ведь дед неплохой агитатор. Умеет настроение перед боем поднять».

— Что это вы, Василий Федотович, вроде бы вдруг растолстели? — спросила я его.

Дед распахнул полы маскировочного халата. На его поясном ремне было подвешено не менее десятка гранат в зеленых рубчатых рубашках.

— Зачем вам столько?

— По немецкой траншее думаю ночью прогуляться, — ответил дед. — Чего это мы все у одного пулемета будем колготиться.

— Ну, это вы, пожалуйста, оставьте, товарищ сержант! — вспылила я и, вызвав деда на улицу, зашипела ему в самую бороду: — Только попробуйте оставить пулемет! Запрещаю!

— Да я шутейно сказал, а вы уже и прицепились! — возмутился дед.

— Таких шуток я, Василий Федотович, не принимаю. Этим не шутят.

Из темноты, из-за поворота траншеи, вынырнул Федор Хрулев, спросил:

— Чего ты шипишь, как разъяренная кобра? Случилось что-нибудь?

— Да вот сержант Бахвалов собрался в турне по немецким траншеям.

— Никаких турне! — строго сказал Федор. — У каждого своя задача. Пулемет исправный? Люди готовы?

— Не извольте сомневаться! — заверил дед Бахвалов и скрипнул зубами: — Ох, я их и турнул бы, так турнул!

— Может быть, Попсуевича возьмете? — спросила я.

— На лешего он сдался!

А людей не мало? Не было бы тяжело.

— Какое там тяжело. Наст что стол, не только пулемет — танк свободно выдержит.

— Ладно. Запасной замок взяли? Извлекатель?

— Всё тут, — похлопал дед по противогазной сумке, повешенной через плечо.

— Противогаз-то, поди, выбросил, старая борода! Доберется до нас начхим полка — отвалит на орехи.

Мимо нас в боевое охранение прошли саперы. Их вел сам комбат. За саперами гуськом тянулись разведчики. Впереди начальник разведки капитан Филимончук, замыкающим — лейтенант Ватулин. Филимончук, проходя мимо, едва кивнул мне головой: надменно и гордо. Я отвернулась — не нуждаюсь! Молодой капитан пытался за мною ухаживать, но получил решительный отпор. И отношения между нами сложились довольно прохладные.

Не останавливаясь, озорник Ватулин больно ущипнул меня за щеку. Я схватила его за маскировочные штаны (за первое, что подвернулось под руку) и с силой рванула. Резинка лопнула, и штаны, как белая живая кожа, поползли вниз. Лейтенант подхватил их обеими руками и с досадой почти крикнул:

— Что ты делаешь? Что я их в руках понесу, что ли? Солдаты Павловецкого сдержанно захихикали.

— Не плачь, — насмешливо сказала я. — В индивидуальном пакете есть булавка, снова резинку вденешь.

— Подумаешь, и пошутить нельзя…

— Такие милые шутки ты шути с кем-нибудь другим! Понял?