Чижик - пыжик

Как бы ты ни нравился бабе, она должна проверить тебя на подругах. Захотела хоть одна увести тебя, значит, действительно нравишься. Бабе не нужно то, что без надобности другой. Это у них от большого ума, наверное. Поэтому я первым делом начинаю подбивать клинья под подругу. Даже если я ей на хуй не нужен, все равно построит глазки в ответ. Моя же телка замычит на нас обиженно, оценит меня по достоинству и сделает то, о чем давно мечтала — боднет соперницу. Самые липкие гадости о бабах говорят их лучшие подруги.

— Представляешь, мама до сих пор заставляет ее мыть уши по утрам. Она по флакону духов выливает на шею, чтобы не слышно было, как они воняют, — в противовес паре моих комплиментов сообщила Ира о своей лучшей подруге Гале Федоровской, той самой худющей сучке.

Мы сидели в том же ресторане, за тем же столиком, за которым мажорные детки накачивались вчера и многие предыдущие дни. Компания приняла меня с ленивым любопытством, без особой радости или раздражения. Свиноухий Петя и рыжий Гена сунули, знакомясь, вялые ладони, а третий — очкарик с заплывшими глазами по имени Степан — даванул сильнее, чем я ожидал. Глаза его настолько затерялись в складках жира, что создавалось впечатление, будто очки служат увеличительными стеклами для собеседников, чтобы могли рассмотреть его гляделки. Галя при ближнем рассмотрении оказалась еще худее. У меня хуй толще, чем у нее ноги. Верхняя губа клювиком, значит, кто-то из предков молдаванин, а нижняя при разговоре раскатывается и как бы западает в рот. Она подкрасила их, увеличив вдвое, и это очень заметно. Какие у нее уши — не разглядел, потому что были спрятаны под волосами. Если они у нее такие же тонкие, как губы, то и я бы их не мыл, боялся дотронуться — вдруг отвалятся?! Каждый из этой компании привык пупом земли считать себя, других замечали изредка, от скуки. Немного интереснее стал я для них после того, как сделал заказ. Рыжий замолк минуты на две, свиноухий поплямкал губами, точно попробовал на вкус сумму заказа, а очкарик посмотрел подозрительно. Не удивлюсь, если узнаю, что его папаша был прокурором области. Степан переводит взгляд на Иру и немного успокаивается: если я чухну, не рассчитавшись, будет с кого спросить. Не трудно догадаться, что он давно имеет на нее виды, но еще легче — что рыбку он удит, а есть хуй будет. Ира смотрит в его сторону так, будто там пустое место.

Закончив интересоваться мной, Петя и Гриша заговорили о каком-то хачике, который перестал их поить. Рыжий защищал его, видимо, собирался и сам стряхнуть корешей с хвоста. Он подлил Гале шампанского и ляпнул то, что считал комплиментом. Она скривила физиономию и залила обиду вином. Ее мизинец с перламутровым маникюром был манерно оттопырен и, пока пила, как бы указывал на меня: хочу это! Хотеть не вредно. Когда-нибудь на досуге я ее выебу, чтобы нарисовать еще одну звездочку на фюзеляже.

— Мы до твоего прихода говорили о Борхесе, — манерно оттопырив последнее слово, поставила меня в известность Федоровская. — Как ты к нему относишься?

Решила опустить меня. А хуй тебе в рот за такой анекдот! Я морщу лоб, изображая скрипучую работу единственной извилины, и когда Ира решает встать на мою защиты, произношу небрежным тоном профессора, заебанного студентами-двоечниками:

— Восхищен. Ловкий мошенник. Умудрился отгрести все, что можно, не за гениальные творения, а за грандиозные замыслы.

У Гали от удивления запала в рот и верхняя губа.

— Разве?

— Перечитай его еще раз, — советую. — Половину его опусов составляют наметки рассказов, которые стали бы гениальными, сумей он написать их. Но дальше планов дело не пошло.

— Ох и злюка ты! — вешает она на меня этикетку и как бы включает в круг своих хороших знакомых. — Я с тобой не согласна…

Бабы всегда имеют свою точку зрения на любое произведение искусства, но им почему-то всегда нравится бездарное, поэтому чувствуют одно, думают другое, а говорят третье, чужое, принадлежащее какому-нибудь авторитету: Галя своими словами пересказывает статью известного критика, которая была недавно опубликована в толстом журнале. Эдакая светская дама, хавчик в искусстве, уездный Добролюбов в юбке. Я читал эту статью и подсказываю Федоровской, когда она запинается. Она затыкается окончательно и смотрит на меня, как на переодетого профессора. В совке не трудно казаться интеллигентом. Для этого надо во-первых и во-вторых, ругать правительство; в-третьих, знать по две цитаты из Пушкина и Грибоедова; и в-четвертых, читать два журнала — «Новый мир» и «Иностранная литература» и две газеты — «Литературную» и «Аргументы и факты». На зоне мне нечего было делать и я перечитывал все журналы и газеты, которые туда приходили. А приходили почти все, что издавались в стране.

— Поменьше верь критикам, особенно известным, — советую я ей. — Известный — это тот, кто умудряется похвалить то, что все ругают, и обругать то, что все хвалят.