Чижик - пыжик

На следующий день мусора подогнали усиленную буц-команду и устроили нам пробежку сквозь строй. Из камеры гонят во двор, а по обе стороны коридора и лестницы — чертова рота с дубинками. Рев и мат стоял такой, что стены должны были рухнуть. Устояли, суки, в отличии от многих зеков, которые так и остались лежать на лестницах, забитые мусорами и затоптанные бегущими.

Я не сильно пострадал, большую часть пиздюлей блокировал. Правда, в одном месте получил хорошую порцию. Когда вдруг из расплывчатой однообразной череды мусоров выхватил ебальник Веретельникова. Последний раз мы с ним встречались во время моей второй ходки. В барак залетели десятка три младших лейтенантов — свежий выводок. Они только что получили власть и захотели использовать ее повыебистей. Вел бы Веретеля себя человечней, я бы с ним общнулся.

— Привет, однокашник! — узнал он меня тогда и малость поубавил наглости.

— Здоров, однокашник!

— Не думал, что встречу тебя здесь, что до такого докатишься… — в его взгляде было столько превосходства и презрения, словно подзанял у односворников.

Он пошевелил плечами, чтобы я разглядел новые звездочки на погонах.

— Нам от лычки до звезды, как от хуя до пизды, — промолвил я.

Зеки, наблюдавшие за нами, дружно заржали.

— Как был ты сволочью, так и остался, — не придумал ничего лучшего Веретеля.

— Алямс-тралямс, — кинул я, что в переводе с фени значит: о чем с дураком говорить?!

Он тогда ушел с кривой ухмылкой на еблище, а здесь, в пересыльной, рассчитался. Сначала его рука замерла — не все человеческое вытравил в себе, а затем врезал от всей души. Целил в голову, припиздыш внематочный. Я тормознулся с блоком, потому что верил в людей, несмотря на столько лет по зонам, и лишь в последний миг уклонился. Веретельников промахнулся на пиздиный волос (не в длину, а в толщину), дубинка чиркнула по голове и чуть не сломала ключицу. От боли потемнела в глазах и я, подталкиваемый бегущими сзади, несколько секунд ломился втемную, пропуская удары.

Как обычно после таких заварушек, намечалось награждение непричастных и наказание невиновных. Само собой, моя кандидатура шла первой под раздачу. Светил мне червонец, не меньше. Но мне опять повезло, спас классовый подход. Дело закрыли и всех «зачинщиков» — пять человек — отправили по зонам. Перед отправлением я еще раз повстречался с Веретельниковым. Сын директора школы зашел ко мне в камеру в форме с новыми погонами старшего лейтенанта. Пес оказался выслужливым, в своего папашу пошел.

— Живой? — нагло улыбаясь, спросил он вместо приветствия.

Я лежал на нарах, молча смотрел на него.

— Хотели тебе срок добавить, но я словечко замолвил за старого приятеля, — сказал он, топчась у двери.

Два десятка сокамерников поглядели на меня с вопросом: за какие такие «заслуги» он подписался? Их мнение было мне похую, я — вор и отвечать должен только перед ворами, но слушать гониво пидора бумажного — тоже не в масть.

— Пожалел бывшего однокашника, — добавил Веретеля, заодно ответив на немой вопрос зеков.

И когда бил дубинкой — жалел. На хуй нитки не мотай — не катушка, в жопу палец не втыкай — не игрушка.

— Алямс-тралямс, — тихо молвил я, глядя в ему глаза, ставшие настолько наглыми, что казались чужими на лице глуповатого и ленивого, но, в общем, когда-то хорошего малого.

Он не выдержал моего взгляда, даже покраснел, как хуй ошпаренный, и выбежал из камеры. Пусть идет вспоминает наше общее детство, сказки перечитывает. Особенно сказку о Репке: посадил дед Репку, а Репка откинулся и посадил деда на пику, бабку с внучкой — на хуй, собаку — на цепь, а кошку — на мышиную диету.

На зоне в карантин ко мне соизволил прийти сам хозяин. Мужик он крученый, подловатый, натура как у суки зековской. У кого хуй сосешь, на того и похож.

— Будешь выходить на зону? — первым делом спросил он.

Пока находишься в предзоннике, есть возможность уйти на другую. Может, у тебя здесь смертный враг или еще что, но отказываешься выходить на зону. Мусорам лишние трупы не нужны, показатели портятся.

— Буду, — ответил я.

— Как жить думаешь?

— Как положено вору.

— Ну, ты не это быдло, — кивнул он в сторону стены, за которой находилась комната попкарей, но подразумевая не только их, — из приличной семьи, спортсмен, языки знаешь.

Когда-то он блеснул перед зеками познаниями в английском, а я его поправил. Больше он при мне за полиглота не канал. Зато матом хозяин владел в совершенстве. Как-то раз при мне он толканул одному из своих шестерок:

— Хуйло, нахуя дохуя нахуярил хуйни?! Расхуяривай нахуй!

После этого случая я простил ему незнание английского.

А на счет того, что я не быдло, — кто бы спорил?!

— Раньше у нас с тобой недоразумений не было, — продолжил хозяин.