Член общества, или Голодное время (журнальный вариант)

«В другой бы день и при других обстоятельствах, — важно изрекал Долмат Фомич, — на моем месте потребовали бы сатисфакции. Слушай, Олег! — Он указал пальцем на художественное подобие Зои Константиновны. — Перед лицом этой святой женщины я тебе клянусь, ты заблуждаешься!»

«Зачем вы подменили титульный лист в моей книге?»

Лицо его еще сохраняло пафосное выражение, но зрачки забегали. «Ладно. Поговорим еще. Мне пора. Я — в филармонию. Надеюсь, встретимся. Объясни ему, — обратился к Скворлыгину, — расставь акценты». — Он вышел.

«Какие ж тут акценты? — промолвил, вздыхая, Скворлыгин. — Вам просто надо выспаться… и все тут. Вот сюда… пожалуйста… на диванчик…»

На меня в самом деле напала сонливость какая-то; и ноги отяжелели. Я и не заметил, как очутился в горизонтальном положении.

«Спать, спать… так утомились…»

Укладываясь, я сумел достать из кармана листок, сложенный вчетверо. «Объясните, может, вы знаете… — Я читал, с трудом разбирая свой почерк. — … Мы ценим жертвенность как страсть… как высшее проявление преданности идее… как безотчетный порыв…»

«Как предельное выражение полноты бытия, понятой любящим сердцем, — подхватил по памяти Скворлыгин, дружелюбно похохатывая, — потому что только любовь — а не злоба, не ненависть, — только любовь вдохновляет чуткого антропофага, и только на любовь, на голос любви отвечает он возбуждением аппетита…» — Он подкладывал мне подушку под голову. — «Один острячок сочинил… Из наших… Всего лишь памфлет… Не думайте… Спите, спите, бай — бай…»

«Он считает, мы Общество антропофагов». — «Но мы вегетарианцы». «Противоречие, для него неразрешимое». — «Большинство бежит антимоний. И он не исключение». — «Не кажется ли вам, господа, что мы в нем ошиблись? Прошу высказаться всех». — «Нет, мне не кажется». — «Нет». — «Да, мы допустили ошибку».

«Нет». — «Скорее да, чем нет».

«Да». — «Да». — «Нет».

«Долмат, ты сказал „нет“?» — «Да, я сказал „нет“».

«Если „нет“ говорит Долмат, я не посмею сказать „да“. Нет. Разумеется, нет».

«Нет».

«То есть он отблагодарил тебя по достоинству. Да, Долмат?»

«Нет. Вопрос некорректен. Нет. Воспитательный роман, свободный от психологических мотивировок, и не надо переоценивать или недооценивать значение перипетий».

«„Схамать“!.. Он искренне убежден, что ты способен схамать собственную супругу. Как будто мы живем в Африке…»

«Что ж. При столь стремительном духовном росте неизбежны пароксизмы сомнения».

«И все — таки он многое угадывал верно. Его интуиция поразительна». — «Он опережал сроки. Это неоспоримо». — «Слишком стремителен был разбег». — «И вот результат: бунт, бессмысленный и беспощадный». — «Будем снисходительны. Во многом мы виноваты сами». — «Мы сами навязали ему этот бешеный темп». — «Но он вел с нами двойную игру».

«Была ли это игра?» — «Он не играл». — «Нет, не играл». — «Иная игра стоит жизни».

«Он убежден, что мы съели Всеволода Ивановича Терентьева».

«Не съели, а „схамали“».

«Представляю, какие мерзостные картины рисуются его воображению». — «Надеюсь, он не считает Всеволода Ивановича Терентьева примитивной жертвой нашей жестокости?» — «Боюсь, что считает». — «Значит, он ничего не понял». — «Он понял больше, чем от него требовалось». — «Но не все. Он боится быть съеденным».

«Фобия».

«Посмотрите, его лицо одухотворено».

«Быть съеденным — слишком простой путь к самореализации». — «Однако в нем есть изюминка». — «Не надо об этом, он может услышать».

«Я повторяю вопрос. Итак, еще раз: была ли ошибка?»

«Нет».

«Нет».

«Нет».

«Нет».

«Нет».

«Нет».

Я очнулся на диване, обтянутом шелком, в белой ротонде шереметевского дворца. Была ночь. На круглом столике стоял бронзовый подсвечник. Пламя дрожало. Я сел.

«Олег! — Профессор Скворлыгин отделился от кресла. — Наконец-то!..»

Я озирался, Скворлыгин сказал: «Не обращай внимания, уже поздно, мы не должны жечь электричество, иначе нас обнаружат, а это недопустимо, ночью дом принадлежит нам и только нам. Все уже здесь и ждут тебя».

«Вы о ком?» — комком выворотился вопрос негромко. «О нас. О нас и о наших, Олег. Только никаких „вы“. Этой ночью мы все на „ты“. Попей». — Он поднес к моим губам стакан с красным вином. Я сделал глоток и отвел его руку.