Чочара

- Единственная возможность для вас сейчас вернуться в Рим, это если вы оденетесь в военную форму, сядете на танк и примете участие в битве, которая идет на подступах к Риму.

Это меня очень огорчило, и я ответила:

- Разве вы еще не заняли Рим? А он мне:

- Нет, в Риме еще немцы. Но если бы мы и взяли уже Рим, ты не могла бы туда ехать, пока не будет на то распоряжения. Без разрешения никто не сможет ехать в Рим.

Я еще больше огорчилась и закричала:

- И это вы называете освобождением? Свобода умирать с голоду и жить хуже, чем раньше?

Он пожал плечами и сказал мне, что на то есть причины высшего порядка, военные причины. Что же касается голода, то никто от голода не умрет, уже приняты меры, чтобы в местностях, занятых американцами, никто не умер с голоду; в доказательство этого он сейчас же даст мне какой-нибудь еды. Все еще продолжая улыбаться и показывая свои замечательные зубы, он повел нас в здание муниципалитета. Там творилось что-то ужасное: люди толкались, кричали и лезли друг на друга, стараясь пробиться к длинному прилавку, установленному в глубине большой и пустой комнаты с белыми стенами. За этим прилавком стояло несколько человек из Фонди со специальными повязками на рукавах; на прилавке были навалены целые горы всяких консервов.

Итало-американец провел нас до самого прилавка и приказал дать нам много этих консервов. Помню, что он дал нам шесть или семь банок с мясом и овощами, несколько банок рыбных консервов и большую круглую банку, по крайней мере с килограмм весом, джема из слив. Мы положили все эти консервы в чемодан и с трудом протолкались обратно к выходу. Американских военных с машиной уже не было. Офицер попрощался с нами по-военному и тоже ушел.

Мы отправились бродить без всякой цели среди толпы, делая то, что делали другие. В чемодане у меня лежали консервы, поэтому я немного успокоилась, так как еда - это самое главное для поддержания жизни; теперь я уже могла наблюдать, как выглядит Фонди после освобождения. Я сразу заметила некоторые вещи, показавшие мне, что положение было не совсем такое, как мы представляли себе в Сант Еуфемии, ожидая прихода союзников. Прежде всего этого самого изобилия, о котором столько все говорили, совсем не было видно. Американцы раздавали, правда, сигареты и леденцы, которых у них, наверно, были большие запасы, в остальном было видно, что они не больно щедры. А то, как себя вели эти американцы, мне совсем не понравилось Хотя они и были такие любезные и с ними было приятнее иметь дело, чем с немцами, которые любезностью никогда не отличались, но любезность американцев была какой-то равнодушной, холодной: они обращались с нами, как с детьми, которые надоедают взрослым и которых надо, чтобы они отстали, задабривать леденцами. А иногда они даже не были любезны. Вот, например, расскажу об одном случае, при котором я присутствовала. Для того чтобы войти в город Фонди, надо было иметь пропуск или принимать участие в восстановительных работах, начатых американцами вместе с итальянцами, чтобы хоть немного привести в порядок город, разрушенный бомбежками. Случайно мы с Розеттой оказались на главной улице, где находился такой пропускной пункт с двумя солдатами и сержантом. К ним подошли двое итальянцев, по их манерам было видно, что они синьоры, хотя одеты были они в такие же лохмотья, как и мы. Один из них, пожилой синьор, с седыми волосами, обратился к сержанту:

- Мы оба инженеры, и в союзном командовании нам сказали прийти сегодня сюда на работу.

Сержант, нахальный тип с лицом, напоминавшим сжатую в кулак руку, сказал:

- Где ваш пропуск?

Итальянцы переглянулись, старший и говорит:

- У нас нет пропуска... нам сказали, чтобы мы пришли сюда...

Тогда сержант начал очень грубо  кричать на них:

- И вы пришли сюда так поздно? Вы должны были прийти в семь часов утра вместе с другими рабочими.

- Нам сказали об этом только недавно,- возразил младший из них, худой человек, лет сорока, с хорошими манерами, но очень нервный, страдавший тиком - у него дергалась голова и кривилась шея.

- Врете вы все!

- Как вы смеете! - сказал человек помоложе обиженным голосом.- Этот синьор и я, мы оба инженеры и...

Сержант не дал ему закончить, прервав его такими «красивыми» словами:

- Молчи ты, болван, а не то я тебе залеплю пару оплеух, чтобы закрыть твою плевательницу.