Чочара

Это был Филиппо, брат Томмазино. Признаюсь, я никогда не видела братьев, так не похожих друг на друга: Томмазино был скрытен, молчалив, замкнут, почти мрачен, грыз ногти и все время смотрел вниз, подсчитывая прибыли. Филиппо же, напротив, был экспансивен и добродушен. Он, как и его брат, был торговцем, только у Томмазино была продовольственная лавка, а у Филиппо - универсальный магазин, где он торговал всем понемножку. Это был маленький человечек с короткой шеей, голова его, лежавшая почти прямо на широких плечах, напоминала опрокинутый кувшин, узкая часть которого находилась наверху, а широкая внизу, нос его, похожий на носик кувшина, еще увеличивал это сходство. Короткие ноги поддерживали широкое туловище с выпяченными вперед грудью и животом, так что брючный ремень находился как раз под животом, и при каждом движении Филиппо казалось, что брюки вот-вот упадут с него.

Узнав, что мы беженки, что мы будем жить с ними в горах, что у нас есть деньги и что я тоже держу лавку (все это хмуро и коротко, как бы разговаривая сам с собой, сообщил ему Томмазино), Филиппо чуть не бросился нам на шею:

- Садитесь с нами за стол, мы приготовили лапшу с фазулью.- В Фонди вместо «фасоль» говорят «Фазуль».- Пока вы не получите продукты, будете столоваться с нами, есть каши продукты... все равно потом придут англичане и привезут много всякой всячины, будет изобилие всего, а сейчас надо есть и веселиться --это самое главное.

Филиппо суетился вокруг стола и между делом познакомил нас со своей дочерью, нежной и немного грустной брюнеточкой, и с сыном, похожим из-за своего низкого роста и широких сутулых плеч на горбуна, хотя горба у него не было. У сына были очень черные волосы, близорукие глаза, скрытые за толстыми стеклами очков, и был он доктором, по крайней мере так говорил его отец:

- Познакомьтесь с моим сыном Микеле, доктором. Потом  Филиппо познакомил  нас  со своей женой, у которой было очень белое лицо, синяки под глазами и огромная грудь; она была больна астмой и казалась очень испуганной. Как я уже сказала. Филиппо, узнав, что у меня есть своя лавка в Риме, отнесся ко мне по-дружески, даже, можно сказать, по-братски. Он тотчас же поинтересовался, есть ли у меня деньги, и узнав, что есть, сказал, что и у него в кармане брюк лежит большая сумма, которой хватит ему, если даже - что, впрочем, совсем невероятно - англичане придут только через год. Он говорил со мной конфиденциальным тоном и как равный с равной, то есть как коммерсант с коммерсантом, и я сразу почувствовала себя еще увереннее.

Ни я, ни он не знали тогда, что эта большая сумма денег во время войны будет постепенно обесцениваться, пока наконец тех денег, на которые семья могла жить целый год, будет едва хватать на один месяц. Филиппо сказал мне еще:

- Мы останемся здесь до прихода англичан, будем есть, пить, не заботясь ни о чем... когда же придут англичане, то привезут с собой вино, оливковое масло, муку, фасоль, настанет опять изобилие, и мы, торговцу:', будем опять торговать в наших магазинах как ни в чем не бывало.

Чтобы поддержать разговор, я ответила ему, что англичане, может быть, совсем ;те придут сюда, а войну выиграют немцы. А он мне на это:

- А нам какое дело? Что немцы, что англичане - все одно, лишь бы кто-нибудь наконец выиграл войну... для нас важно, чтобы можно было делать дела.

Он произнес эти слова громким голосом и с большой уверенностью, но тут его сын, одиноко стоявший на краю мачеры и смотревший на расстилавшуюся перед ним панораму Фонди, обернулся как ужаленный и воскликнул:

- Тебе, может быть, все равно, но что касается меня если войну выиграют немцы, я убью себя.

Он сказал это так серьезно и с таким убеждением, что я удивилась и спросила:

- А что же такого сделали тебе немцы? Он посмотрел на меня косо и сказал:

- Мне лично - ничего... но ответь мне, если кто-нибудь велит тебе: возьми себе в дом эту ядовитую змею и ухаживай за ней, что ты на это скажешь?

Я с удивлением ответила ему:

- Я,  конечно,  не  стала бы держать змею в доме.

- А почему? Ведь эта змея не сделала тебе еще ничего плохого, разве не так?

- Так, но все знают, что ядовитая змея рано или поздно ужалит тебя.

- А разве это не то же самое? Я знаю, что немцы, вернее сказать - нацисты, даже если они мне лично не сделали ничего плохого, не сегодня - завтра начнут кусаться, как змеи.

Но тут Филиппо, слушавший наш разговор со все возрастающим нетерпением, начал кричать:

- За стол, за стол... довольно о немцах, довольно об англичанах... суп уже на столе.

Его сын, может быть приняв меня за простую крестьянку, решил, что не стоит тратить слов попусту, и пошел вместе с другими к столу.