Чревовещатель

– А в моей служебной практике, — возразил Жобен, — мне не раз приходилось встречаться с людьми, которые пользовались глубоким уважением до той самой минуты, пока с них не спадала маска. Итак, повторяю, что мой вывод вполне логичен… Чтобы убедить вас, мне недостает только материального доказательства, которое, как я предчувствую, скоро будет у меня в руках.

Разговор этот был прерван приходом доктора Гренье. Извинившись, что он так долго заставил себя ждать, молодой врач спросил, можно ли приступить к вскрытию тел, сообщив при этом, что он захватил с собой все необходимые для операции инструменты.

– Да, — ответил следователь, — прежде всего мы должны узнать, как скоро после ужина жертвы были убиты.

Жандармы перенесли тело Ландри в людскую и положили его на стол; один солдат со свечой в руке светил доктору, который, подвязавшись передником, засучив рукава и вооружившись скальпелем, приступил к делу. Было восемь часов вечера.

– Ну, дорогие мои гости, — сказал Фовель, обращаясь к следователю и судье, — здесь нам, кажется, больше делать нечего, а потому прошу вас пожаловать ко мне: ужин, наверно, уже остыл.

Предложение это было принято.

– Так вы отказываетесь идти с нами, Жобен? — спросил следователь.

– Да, отказываюсь, — отозвался полицейский. — Мне теперь не до ужина! Я не успокоюсь до тех пор, пока не найду подтверждений своей догадке. Приятного аппетита, господа!

– А вам успеха, Жобен!

– Извините, пожалуйста, — сказал полицейский, — я задержу вас на минуту. Не могли бы вы, господин судья, показать мне комнату, в которой, по-вашему, ночевал лейтенант?

– Мы точно знаем, что он провел ночь в этой комнате, потому что нашли там портсигар, оставленный Праделем.

– Неужели? Отчего вы думаете, что это его портсигар?

– Во-первых, на нем буквы «П» и «Ж», а во-вторых, в нем оказались визитные карточки и письма. Сомнений быть не может.

– Письма! — прошептал Жобен изумленно. — Браво! Это сверх всякого ожидания! Письма — это главный козырь в моей игре!

Ривуа взял свечу в подсвечнике и провел Жобена в Красную комнату, где и оставил полицейского, еще раз пожелав ему успеха. Оставшись один, Жобен осмотрелся. Прежде всего он подошел к мраморному камину и зажег свечи в канделябрах. Комната ярко осветилась. Полицейский осмотрел, как была измята постель, потом провел по ней рукой, чтобы убедиться, лежали на ней или умышленно смяли руками.

– А ведь негодяй действительно лежал, — пробормотал он, — несмотря на то что собирался совершить убийство. Сильный характер!

На мраморном ночном столике Жобен заметил пепел от сигар.

– Он курил, вместо того чтобы спать, — продолжал полицейский, — обдумывал свой кровавый план…

Жобен взял графинчик с ромом и посмотрел на свет.

– Недостает целой трети, — сказал он. — Он выпил рюмок пять! Ему хватило и этого… Другой бы для храбрости осушил этот графинчик до дна!

Заметив портсигар, Жобен схватил его и принялся внимательно осматривать.

XVII

– Какой красивый! — заметил сыщик. — И как пахнет! Как волосы женщины… С каким вкусом оттиснуты начальные буквы… Конечно, куплен в самом шикарном магазине.

После минутного молчания Жобен продолжал:

– Несмотря на все свое присутствие духа, он, наверно, был очень растерян, раз оставил здесь портсигар… Посмотрим, что в нем.

Жобен открыл его и начал перебирать карточки и письма. Там было всего три конверта, подписанных одной и той же рукой. На первом значилось: «В Алжир, лейтенанту из Гавра». Вот его содержание:

«Наконец, после трехмесячного молчания, ты ответил мне, милый Жорж, но какое грустное это письмо, еще грустнее прежнего, в каждой строчке слышится безнадежная тоска. По всему видно, что у тебя какое-то горе, дитя мое. Но в твои лета и при таком блестящем положении на службе может ли быть другое горе, кроме сердечных страданий? Я уверен, что у тебя завелась какая-нибудь страстишка. Не правда ли, я не ошибся? Я хоть и стар, но помню прошлое и знаю, как это бывает. Человек считает себя несчастным, теряет всякую надежду, уверен, что никогда не утешится… Это общее правило… Но проходит некоторое время, и в одно прекрасное утро он просыпается с улыбкой и смеется над недавним своим отчаянием — ему кажется невероятным, что он хотел умереть из-за таких пустяков.

Отчего ты со мной не откровенен? Разве ты не знаешь, что я люблю тебя, как родного сына, и принимаю горячее участие во всем, что тебя касается?

Если бы ты посоветовался со мной, я бы развлек тебя, поддержал и помог тебе стать прежним, веселым и беспечным Жоржем. Тоскуешь ты, по-видимому, не со вчерашнего дня. Впрочем, я надеюсь избавить тебя от этой тоски, когда ты приедешь к нам. В письме твоем единственное утешительное известие — что ты берешь отпуск, чтобы повидаться со мной и Леонтиной.