Чревовещатель

— Если я не подарю ей эту вещь послезавтра, я знаю человека, который подарит ей ее через три дня. Это Ришар Эллио, банкир. Он влюбился в Ревекку и хочет отнять ее у меня. Если это удастся ему, я публично дам ему пощечину, потом стану с ним драться, и один из нас убьет другого. Видишь, какой произойдет скандал.

— И ты не побоишься подвергнуться такому скандалу из-за женщины, которую уже разлюбил. Если предположить, что ты любил ее когда-нибудь, что сомнительно…

— Я не отступлю. Задето мое самолюбие. Офицер не должен позволять банкиру одержать над ним верх.

— Честное слово, это безумие. Жорж, ты огорчаешь меня.

— Я прошу у тебя не нравоучений, в которых не имею надобности, но имя ростовщика.

Ахилл Даркур вынул из кармана крошечный бумажник и посмотрел на одну страницу.

— Мне говорили, — сказал он, — о пруссаке, недавно приехавшем, который дает взаймы. Впрочем, я его не знаю. Говорят, что он очень опасен.

— Опасен или нет, мне что за нужда! Как зовут твоего пруссака?

— Даниель Метцер.

Жорж Прадель в свою очередь вынул из кармана бумажник и записал имя.

— Теперь мне нужен адрес. Где живет этот Даниель Метцер?

— На улице Баб-Азун, номер семь.

— Благодарю за сведения, завтра же пойду к нему.

На другой день Жорж Прадель отправился на улицу Баб-Азун, одну из самых старинных в Алжире. Когда он подошел к указанному дому, дверь отворилась, и из него вышла мулатка.

— Господин Даниель Метцер дома? — спросил Жорж.

— Это мой хозяин, — ответила служанка на ломаном французском. — Он не выходил.

— Могу я его видеть?

— Входите, а я доложу.

Офицер шагнул за порог и очутился в квадратном дворе, с трех сторон окруженном галереей в мавританском стиле. Струя воды с приятным журчанием лилась из гранитной колонны в бассейн. «Ну, — подумал племянник Домера, направляясь к зданию, — этот пруссак выбрал себе недурное жилище».

Мулатка провела молодого человека через три залы нижнего этажа и оставила его в узкой комнате, в которой не было никакой мебели, кроме маленького дивана.

— Садитесь, — сказала она, — хозяин сейчас придет, и ушла.

Жорж, оставшись один, сел на диван и стал обдумывать, как лучше обратиться с просьбой о займе, когда ростовщик его примет. От размышлений его отвлекли звуки двух голосов: из соседней комнаты доносились обрывки разговора. Смысла уловить было невозможно, но тон молодой офицер различал. Первый голос, очевидно женский, был дрожащий, взволнованный и даже молящий, в нем явственно слышались слезы. Другой голос, бесспорно мужской, грубый и хриплый, походил на рев дикого зверя. С каждой минутой спор разгорался все больше.

«Должно быть, пруссак женат, — думал Жорж Прадель, — и в этом супружестве нет согласия». В эту минуту лейтенант внятно услышал следующие фразы, которые, очевидно, завершали разговор:

— В последний раз спрашиваю вас, сделаете вы то, чего я хочу?

— Умоляю вас не настаивать. Я уже ответила.

— Отказом, не так ли?!

— Я должна!

— Что вы говорите о долге? Первый и единственный долг женщины — повиноваться! Я муж, я властелин. Когда я приказываю, склоняйте голову и, не рассуждая, покоряйтесь.

— Никакая женщина на свете не была послушнее меня. Но сейчас я не могу! Речь идет о моей чести.

— Ваша честь — моя честь! Если я не нахожу, что она в опасности, чего вам еще нужно? Будете ли вы повиноваться? Пойдете ли туда, куда я приказываю вам идти?

— Не пойду.

— Я потащу вас!

— Мне стоит только позвать на помощь первого прохожего, и вы знаете, что общественное мнение тотчас возмутится и накажет вас за эту низость.

— А, презренная!

— Убейте меня! Кто вам мешает? Уж не воображаете ли вы, что я боюсь смерти?

После этих слов раздался болезненный стон, а за ним слова:

— Мне больно. Какая низость!

Послышалось ворчание, и мужчина с неописуемым бешенством крикнул:

— Вон отсюда! Я вас раздавлю!

Положение, в котором оказался лейтенант, делалось нестерпимым. Наверно, ни господин, ни госпожа Метцер не подозревали о присутствии свидетеля. У Жоржа Праделя была только одна мысль — бежать, пока его не обнаружили. Ему это не удалось. Дверь в комнату, в которой он находился, вдруг отворилась, и на ее пороге появилась госпожа Метцер.

Леонида, бледная как смерть, задыхалась от волнения, испуга и боли, потому что муж в припадке бешенства сжал ее руки так, что чуть не сломал их. Ее длинные белокурые волосы рассыпались по плечам и груди. Жгучие слезы катились из глаз. Ее красота была поразительна. Жорж Прадель, изумленный и ослепленный этим явлением, будто окаменел, ему с трудом достало присутствия духа поклониться. Госпожа Метцер, очутившись неожиданно лицом к лицу с незнакомцем, который, возможно, все слышал, закрыла руками лицо, прошла через комнату и исчезла.

XLIII