Чрезвычайные обстоятельства

Абдулов любил морскую рыбалку, которая не сравнима ни с речной, ни с озерной, ни тем более с рыбалкой на серебряный крючок, когда люди вытягивают таких бельдюг, что рук не хватает, чтобы показать их размер. Рыбалка на цапаря – дурная рыба бесится, кидаясь на голый крючок, к которому в лучшем случае привязана какая-нибудь цветная нитка и ничего съестного – этот лов азартный и прибыльный: можно завялить на зиму синебокую ставридку, а вялую меланхоличную пикшу – загорелую красавицу с выпученными от перепада глубин глазами бросить на сковородку, из колючки сготовить превосходную уху – всякой морской твари, в общем, найдется достойное место.

А что значит слабосольная – чуть даже с сахарком вяленая ставридка где-нибудь зимой под Гератом или в Бамианских горах – закатанная в литровую банку с прочной крышкой? Она украсит любой стол, вызовет рев восторга, аплодисменты и глухие взрывы, разрывающие грудь! В Афганистане, где рыбу не считают пищей и к воде так просто не подойдешь – вода обязательно бывает заминирована! Что в таких случаях вяленая ставридка для огрубевшей мужской души? Абдулов решил заготовить для друзей немного вяленой рыбы. И если к соленому грузу придерутся на границе, в таможне, он попробует обмануть строгих стражей.

И катранов – гибких черноморских акул можно наловить. Надо полагать, что даже сам тертый-перетертый комбат удивленно откроет пасть, когда увидит выглядывающую из супа остроносую катранью рожу.

Мясо катрана мягкое, бескостное, сочное, с широким хрящом-хордой стоит того, чтобы о нем пели песни, как поют о Саланге и Баграме. Правда, грузины почему-то не едят катранов, брезгуют – наверное, потому что катраны все-таки акулы, а акулы нет-нет, да и лакомятся человечиной, но зато у всякого грузина глаза становятся масляными, когда он видит мягкую, жирную, большую, как ботинок, печень катрана.

А сам лов катрана! Это же захватывающая охота, от которой дрожат поджилки, к сердцу подступает сладкая истома, ведомая всякому добытчику, катран – зверь сильный, гибкий, вооруженный длинным костяным шипом, которым может располосовать всякую плоть так глубоко, что ее надо сшивать хирургическими нитками, Абдулов решил обязательно привезти в Афганистан нескольких катранов.

На третий день в устойчивой пластмассовой лодке, резво помахивая веселками, он вышел в море. Взял с собой два спиннинга, наживку – оттаявшую рыбу, несколько кусков копченой колбасы, кусок соленого бараньего сала – Абдулову давали свиное, но он не взял, отвернулся: как-никак хоть и коммунист он, а мусульманин. И предки его были мусульманами.

Ему сказали, что километрах в полутора от берега есть хорошая катранья яма, где эти зверюги лежат бревнами, штабелем, друг на друге. Главное, поднести наживку к носу, а дальше дергай да дергай не переставая. Абдулов метил как раз в эту яму, не спеша работал укороченными лопатками-веселками, любовался зеленой водой, которую стали что-то часто замусоривать, сбрасывая в море всякие гадости, содержимое уборных и отстойников, думал о том, что тех, кто виновен, надо без всяких яких отдавать под суд, и сроки отстегивать такие, чтобы у других рты открывались от нехорошего удивления – тогда уж вряд ли кто осмелится опорожнить собственный сортир в море.

Он очень скоро поймал двух катранов – гибких, больших, с хищными беспощадными глазами, украшенными треугольными зрачками, возрадовался, взнялся над самим собою, выкинул руки к солнцу, снова закинул спиннинг в море и изумленно замер, когда катушка одного из спиннингов вдруг заработала с вертолетным треском.

Так леску мог тянуть только мясистый грузный луфарь или даже дельфин. Хотя дельфины пакостную мертвую наживку не берут – брезгуют, и луфари, кстати, тоже не берут. Абдулов схватил спиннинг, дернул, подсекая, но подсечки не получилось – катушка, стоявшая на тормозе, продолжала раскручиваться.

Абдулов замер, зачарованно глядя в воду, потом с нечеткой тоской скосил глаза на дымный берег – желанный, близкий, и такой далекий, к нему неожиданно подкатила тошнота, и он угрюмо подумал: «Автомат бы сюда!»

В зеленой глуби мелькнуло что-то темное, длинное, с гибкими лягушачьими лапами, в Абдулове возник страх, тошнить стало сильнее, – он сглотнул слюну и закричал.