Чрезвычайные обстоятельства

На кухне у Петраковых стояла «двойка» – телевизор с вмонтированным в него видеомагнитофоном, Ирина уселась за стол, где только что сидел Петраков, помахала перед ртом ладонью, давя в себе зевок, потянулась к плоскому, похожему на шоколадку пульту телевизора, прошлась одним пальцем по клавиатуре.

– Во телевидение! Совсем нечего смотреть! Обленились, коты жирные, – глаза у нее сжались в щелки, в них забегали проворные светлячки, Петраков хорошо знал, что означают такие глаза у жены. – Черт те что показывают, – Ирина перевела взгляд на мужа. – Эй, гараж! Сходи вниз, принеси из почтового ящика газету с телепрограммой!

Петраков молча кивнул, натянул на ноги кроссовки и проворно сбежал вниз.

Две газеты, «Труд» и «МК», как нынче называют «Московский комсомолец», сложенные вчетверо, уже теснились в неказистом железном ящичке. Какой-то юный гений прилепил к крышке ящика жвачку. Петраков сбил ее на пол щелчком, поглядел на желтоватый, твердый, как плохая резина, шарик – пристанет ведь к чьей-нибудь подошве, будет гулять по всему подъезду, – точным ударом кроссовки вогнал его в щель под лестницей.

Развернул газеты. Из «МК» выпал небольшой листок бумаги с расплывающимся чернильным текстом. Повестка из военкомата. Петраков с шумом втянул в себя воздух, задержал его в груди. Все, домашняя маята кончилась – с нынешнего дня он снова в «командировке». Некоторое время он стоял неподвижно, словно бы прислушиваясь к самому себе, потом, получив некий толчок из глубины организма, двинулся по лестнице вверх.

Поднявшись, он отдал газеты Ирине, сам сел к телефону. Аппарат он недавно поставил новый, плоский, модный, качественный – «панасоник», разговаривать по нему – одно удовольствие, такое впечатление, что собеседник сидит в соседней комнате, – сделал несколько незначительных звонков, затем прошел на кухню и сказал жене, уставившейся сделавшимся вдруг неподвижным взглядом в выпуклый экран «двойки»:

– Я отбываю в командировку…

– Мои молитвы, что ли, подействовали? – Ирина, не отрывая глаз от экрана, усмехнулась. – Похоже, услышал их кто-то… Э?

– Вполне возможно. Сейчас разговаривал с начальством на работе, – Петраков врал напропалую, ни с каким начальником он не разговаривал, – так что мне велено ехать!

– Приятная новость, – Ирина усмехнулась вновь, пошевелила ртом, словно бы хотела что-то стряхнуть с губ, проговорила недовольно: – Эй, гараж, исчезни, не мешай мне смотреть кино… Кино только что началось.

Лицо у Петракова на мгновение изменилось, губы горько дрогнули, он повернулся и вышел из кухни.

Вечером он уже сидел в электричке и безразлично поглядывал в окно, забусенное дождем, – ехал на Сенеж, в военный городок, где когда-то располагались курсы «Выстрел» – очень престижные, популярные в армии, а также у журналистов всех мастей, у артистов и художников, тут всегда толпился разный творческий люд; сейчас же Высшие офицерские курсы заглохли. На них, как и на все остальное в России, не хватало денег. Но тем не менее курсы имели свои полигоны и стрельбища, благоустроенные корпуса гостиничного типа, в которых уже шуровали какие-то подозрительные жучки, имели свой парк гусеничной и колесной техники, сдавали внаймы машины и здания и поэтому все же кое-как сводили концы с концами.

Как оказалось, курсы эти нужны ныне всем – и армии, и пограничникам, и налоговой полиции, и внутренним войскам – у всех имелся к Сенежу интерес. Петраков любил бывать здесь, полторы недели сборов проходили, как один день – здесь он много тренировался, много читал, много смотрел фильмов, даже выбирался на берег озера половить окуней – на все хватало времени. Здесь было хорошо.

Жаль только, сборы на Сенеже проходят редко – проводить их здесь накладно, а денег – ни лишних, ни нелишних, в Федеральной пограничной службе нет… Петраков уже забыл, когда здесь проходили сборы в последний раз…

Дверь вагона раздвинулась, в проеме появились двое парней в пятнистой форме. Один – на костылях, с черной повязкой на правом глазу и синеватой пороховой гарью, врезавшейся в кожу лица, второй был посвежее, поулыбчивее, без видимых признаков увечья. Оба – со значками и медалями. У второго парня был перекинут через плечо широкий пояс, похожий на орденскую ленту, к поясу прикреплена гитара.

Гитарист улыбнулся виновато, словно бы прося прощения за то, что дошел до жизни такой, хотя не он должен был просить прощения у людей, это люди должны были просить прощения у него, ведь он не виноват в том, что с ним и его товарищем так худо обошлось родное государство… Государство призвало его защищать конституцию и тех, кто сидит вверху, искалечило и выплюнуло на помойку, не обеспечив ни пенсией, ни положенными в таких случаях льготами и почетом, ни удобным жильем, поступило вон как – заставило слоняться по электричкам и побирушничать.

Напарник гитариста легонько хлопнул в ладони, гитарист потянул указательным пальцем одну струну, издавшую тонкий щемящий звук, потом другую, прихлопнул струны ладонью и запел.