Чрезвычайные происшествия на советском флоте

Итак, в 1970-е годы работы на Ново-Адмиралтейском заводе над головной лодкой 3-го поколения были закончены, был произведён физический пуск реактора, и начались швартовные испытания.

Затем К-64 была погружена в док и переведена по Беломорско-Балтийскому каналу на Север. Здесь, в Беломорске, я впервые вывел её из дока и дал ход под электромоторами. На Беломорском рейде был осуществлён подъём мощности и затем был дан ход под турбиной. Осенью 1970 года лодка самостоятельно пришла в Северодвинск. Однако начать испытания в том году не удалось из-за неполадок в паропроизводительной установке.

Зато на следующий год всё было готово к испытаниям. К выполнению задач были приобщены все научные руководители проекта во главе с академиком А.П. Александровым. Всю группу академиков и учёных разместили на плавбазе „Аксай“. Из конструкторов была создана группа наблюдения за строительством корабля. Это давало возможность своевременно реагировать на замечания строителей и вносить конструкторские поправки.

Члены сдаточной команды, которая формируется из экипажа корабля и представителей завода, всегда становятся испытателями, и, как всяким испытателям, им, конечно же, приходится рисковать. Ведь порой возникают весьма сложные, непредвиденные ситуации, требующие не только тактической и технической эрудиции, но и смелости, мгновенной реакции, умения в считанные секунды принимать правильные решения.

Испытания лодки проводились на Белом море ненастной осенью. Перед моими глазами карточка, составленная штурманом Климовским: „Ходовых дней — 29, миль всего — 3481,9, в надводном положении — 1968,2, в подводном — 1513,7. Часы — надводные 349,3, подводные — 208,3. Число погружений — 21“.

Сложность испытаний заключалась и в том, что сдаточная команда была определена директором завода в 900 человек, а на К-64, с учётом коридоров 2-го этажа центрального поста (единственного обитаемого отсека), можно было вместить только 60. Приходилось постоянно пользоваться буксиром, который забирал с плавбазы одних и отправлял с ПЛ других. Причём для высадки и посадки команд приходилось заходить в бухты, так как осеннее море было очень неспокойным.

На первое пробное погружение прибыл главный конструктор Михаил Георгиевич Русанов. В этот период его почему-то заменили Роминым. Так было выгоднее начальникам. Русанов старался быть на корабле незаметным, хотя от его внимательного взгляда ничто не ускользало.

Первое впечатление, которое я получил при даче хода, незабываемо. Лодка вздрогнула, двинулась и… тишина. Тишина эта после обычного предотходного гвалта, шума, команд поражала своей внезапностью и торжественностью!

Длинным северодвинским фарватером лодка прошла под турбиной. Без замечаний! С выходом на чистую воду мы сделали несколько циркуляций, замерив их радиус, и подошли к району, где лодка должна была пройти вывеску. И наконец после всех приготовлений я впервые даю команду:

— По местам стоять к погружению!

Это погружение должно осуществляться без хода. После приёма балласта в носовые и кормовые цистерны наконец даю команду:

— Открыть клапана вентиляции средней!

Со свистом вырывается воздух из цистерн, уступая место воде. Лодка погружается, но верх рубки остаётся торчать на поверхности. Начинаем принимать воду порциями в уравнительную цистерну, затем во все дифферентовочные, но строптивую лодку даже на ходу загнать под воду не удаётся. Пришлось возвратиться в базу и принять твёрдый балласт из чугунных чушек, разместив их в местах, указанных конструкторами.

Зато во время следующего выхода в море мы без труда ушли под воду, осуществили вывеску, впервые дали ход и проверили управляемость лодки на ходу под электромоторами и под турбиной. Лодка вела себя очень послушно. Манёвренность, что все сразу заметили, была потрясающей! Затем, всплыв и идя вдоль низких берегов северодвинского побережья, мы начали определять свои манёвренные элементы на мерной миле.

Из одного полигона мы переходили в другой, выполняя отдельные пункты программы и периодически заменяя часть людей, которые приходили к нам на испытания новой техники. Экипаж выполнял пункты программы в основном по боевой тревоге. На борту постоянно находился председатель комиссии адмирал Г.М. Егоров. Вёл он себя деликатно, в управление кораблём не вмешивался. Это давало возможность даже при нахождении большого начальника на борту чувствовать себя полноценным командиром. Мне только приходилось с ним согласовывать пункты программы испытаний. Экипаж с каждым днём становился всё более сплочённым, сработанным. Жизнь входила в привычный ритм.