Чтение. Письмо. Эссе о литературе

Господин Бродский — поэт не из легких, но даже беглый просмотр его стихотворений покажет, что, подобно Ван Гогу и Вирджинии Вулф, он обладает необычайной способностью видеть в материальных предметах сокровенные знаки, — видеть их как посланников невидимого. Вот несколько тому примеров:

Огонь, ты слышишь, начал угасать.

А тени по углам — зашевелились.

Уже нельзя в них пальцем указать,

прикрикнуть, чтоб они остановились.

(«Огонь, ты слышишь…»)

Подушку обхватив, рука

сползает по столбам отвесным,

вторгаясь в эти облака

своим косноязычным жестом.

О камень порванный чулок,

изогнутый впотьмах, как лебедь,

раструбом смотрит в потолок,

как будто почерневший невод.

(«Загадка ангелу»)

…И зонт сложи, как будто крылья — грач.

И только ручка выдаст хвост пулярки.

(«Еinem alten architeken in rот»)

Не то, чтобы весна,

но вроде.

Разброд и кривизна.

В разброде

деревни — все подряд

хромая.

Лишь полный скуки взгляд —

прямая.

(«В распутицу»)

В отличие от творчества современников творчество господина Бродского, как мне кажется, отстоит довольно далеко от массовой, публичной поэзии в духе Маяковского. Бродский никогда не «играет» фортиссимо. Вообще же я более склонен рассматривать его как традиционалиста. Начать с того, что при любой возможности он выказывает глубокое уважение и приверженность к прошлому своей страны:

Вот так, по старой памяти, собаки

на прежнем месте задирают лапу.

Ограда снесена давным-давно,

но им, должно быть, грезится ограда.

Для них тут садик, говорят вам — садик.

А то, что очевидно для людей,

собакам совершенно безразлично.

Вот это и зовут «собачья верность».

И если довелось мне говорить

всерьез об эстафете поколений,

то верю только в эту эстафету.

Вернее, в тех, кто ощущает запах.

(«Остановка в пустыне»)

Его традиционность заключается также и в том, что ему интересны все те самые вопросы, которые интересуют всех поэтов, то есть личная интерпретация природы и человеческих ценностей, любви и разлуки; размышления о сущности человека, о смерти, о смысле бытия.

Его стихи аполитичны — я бы даже сказал, вызывающе аполитичны, — и только этим, пожалуй, можно объяснить тот факт, что его поэзия до сих пор не получила официального признания[104], ибо в его стихах я не нашел даже намека на то, в чем самый строгий цензор усмотрел бы разрушительные или аморальные свойства. Единственные «преднамеренно» политические строки в его стихах — следующие:

Адье, утверждавший «терять, ей-ей,

нечего, кроме своих цепей».

И совести, если на то пошло, —

(«Письмо в бутылке»)

строки, с которыми согласился бы каждый истинный марксист. Что касается творческого кредо господина Бродского, вряд ли кто-нибудь из поэтов стал бы спорить с тем, что,

Наверно, тем искусство и берет

что только уточняет, а не врет,

поскольку основной его закон,

бесспорно, независимость деталей.

(«Подсвечник»)

Прочитав переводы профессора Клайна, нет нужды откладывать следующее признание: Иосиф Бродский — это русскоязычный поэт первого порядка, человек, которым должна гордиться его страна. Я же горд за них обоих.

ИЗБРАННЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ

ОТРОЧЕСТВО

Перед ним пейзаж, напоминавший когда-то

материнский профиль.

Нынче все не то: подросли горы,

стало больше кровель.

И, склоняясь над картой,

он тщательно отмечает

Имена тех мест, что, как прежде,

он помнит, знает.

Заплутав в лугах, он выходит

на плоский песчаный берег,

Глупый лебедь плывет по воде,

зацветает вереск.

Выгнув шею, лебедь молится,

жалуется кому-то.

«Дорогой» — твердит дорогим клювом.

Смутно

Он запомнил — в тот вечер здесь играл

духовой оркестр.

«Будь мужчиной» — сказали ему,

но его реестр

Новостей пополнялся скорее тем,

что мир, похоже,

Стал безумным. О чем, улыбаясь,

говорил прохожим.

Но плохой из него пророк,

он желает домой и вскоре

Получает билет в те края, за которые

он хлебнул горя,

Но толпа на вокзале, надрываясь,

кричит ему: «Трус, бездельник!»

И какая-то баба, глядя в упор, говорит:

«Изменник».

НА ПОЛПУТИ

Распрощавшись с друзьями, что было

достаточно просто

Сделать — просто убрать

большую их половину, —

Удирая от погони на подводной лодке,

С приклеенной бородой и усами,

в надежде на то, что

Порт еще не закрыт, ты приехал,

когда метель стихла.

Как мы отметим нашу с тобой встречу?

Главное — это вспомнить:

О твоих ежегодных слетах для рабочих

стекольных фабрик,

Об эпохе твоего увлечения фотографией,

о той эпохе,

Когда ты сидел на игле.

Вспомнить зиму в Праге —

Вспомнить с трудом, ибо там

ты разбил свой компас

И забыл: если не мы, то грядущее

нам помянет.

А теперь посмотри на карту:

Красным отмечены автострады,

желтым — шоссе попроще.

Сабли крест-накрест означают места

легендарных сражений,

А средневековые карлики — видишь? —

дворцы и замки,

Любопытные с точки зренья историка.

Человек проводит

До заставы тебя. Оттуда держи на север,

к Бисквайру.

Там спросишь дорогу на Кэлпи.

Остерегайся

Господина по имени Рэн.

Как увидишь — прячься.

Да не забудь напоследок

себя показать врачам

И канай поскорее отсюда

ко всем чертям.

Вопросы есть? Нет. Тогда — по рукам.

КУДА?