ЧТИВО

– Полюбуйтесь, каков герой,– хвастливо восклицал президент. – Задушил молодую девушку в собственной квартире.

– Не задушил, не задушил, – неуклюже защищался я.

Вид у сторонниц Сынов Европы был, признаться, довольно жалкий. Одна опиралась на металлический костыль, при создании другой Господь явно долго раздумывал, колебался и, похоже, в последний момент влепил бедняжке признаки обоих полов, а третью вообще смастерил на скорую руку. Мы обменялись вежливыми поклонами. Девицы могли быть студентками. Мы стояли у подножья обрывистого берега Вислы, в том месте, где за оградой начинались университетские сады.

– Пришлось взять на перевоспитание, – рассказывал президент. -

Представляешь, малышки раздавали перед университетом листовки какого-то шарлатана, объявившего себя Мессией, будущим спасителем Польши. Мажена, где живет этот кретин?

– На Доброй улице, – сказала девица с костылем.

Президент снова прыснул; веселый по замыслу смех, пока вырвался из гущи бороды, превратился в фырканье.

– Знаешь, приятель, я в свое время был у них в университете доцентом. Чтоб не скучать на семинарах по математической логике, мы придумали развлечение: прибавляли к названиям варшавских улиц слово «жопа». Гляди, как здорово: Добрая жопа, Дикая жопа, Волчья жопа и даже Железная.

Попробуй разочек бессонной ночью – невинная забава, а как расширяет горизонты польской поэзии! Листовки придурка с Доброй улицы раздавали!

Активистки моей партии! А я уже собрался отправить их на конгресс в Лиссабон.

Девицы хихикали, прикрывая рты. Та, при создании которой Господь на мгновенье заколебался, могла бы даже подкрутить ус.

– Я вас видел возле комиссариата.

– Видел? На этой неделе, дружище, меня три раза брали. Не успеет какой-нибудь высокопоставленный западный педик прилететь в Варшаву, меня хватают. Но теперь я решил: возьмут еще раз – упрусь и не выйду. Пускай вмешается Совет Безопасности. Этот город надо спалить. Невезучий он. Мы для себя подыщем и Европе дыру поуютнее.

– Простите, пан президент, но я неважно себя чувствую.

– Это дело поправимое. – Он стал рыться за пазухой, вероятно, в поисках карманной фляжки, но вместо нее вытащил заморенного голубя, сверкнувшего затянутыми бельмом глазами. – Вот он, бедолага. Ножку себе повредил.

Смотри, как искривилась. Это мой дружок. А тебя я, когда приду к власти, назначу на пост министра. Ты уже бывал министром?

– Нет, еще нет.

– Поляки делятся на тех, кто был, есть и будет министром. Мне тоже не так давно предлагали портфель замминистра. Но я с этими шутами не намерен якшаться.

На полпути к обрыву золотился куст. Это зацвела первая форзиция. Не знаю почему, но я обрадовался.

– Пан президент,– я попытался его обнять,– желаю вам всего наилучшего.

Когда вы станете президентом Объединенной Европы, это будет поистине счастливый день.

– Без цыган и азиатов! – крикнул президент.

– Без желтых, черных и розовых.

– Ты будешь у меня премьером. Визитная карточка есть?

– Нет, к сожалению.

– Не беда, я тебя разыщу. Только смотри не ввязывайся в здешнюю политику.

Хочешь на память птицу?

– Простите, у меня нет условий для птицеводства.

– А дать взаймы на поллитра можешь, а то я забыл портмоне?

– Ваш бумажник у меня.

– Точно. Дай хоть сколько-нибудь, приятель, а то девочки заждались.

Я выгреб из кармана все, что у меня было, добавил еще три автобусных билета.

– Бог заплатит. Пока, – козырнул мне президент.

Я низко поклонился и пошел. Президент с минуту препирался с девицами, а потом все дружно зашагали к недавно открывшемуся бару под навесом, на котором сверкали, отражаясь в воде, разноцветные английские и немецкие надписи. Я подошел к кусту форзиции. Первая краска в серости, оставленной зимой.

Потом я осторожно подкрался к своему дому. Просто я боялся Цыпака. В нашей стране никому неохота работать. Все часами стоят либо сидят и рассуждают, как у нас плохо. Где-то какой-то маньяк сверлил дырку в стене.

Металлический грохот вылетал из подворотни, пугая прохожих.

В почтовом ящике я обнаружил официальную бумагу. Сердце, конечно, подскочило к горлу. Да, это был вызов в полицию. Но ведь я вчера у них был. Наверно, повестка запоздала. Я попытался разобрать дату, но именно на это место кто-то капнул соусом.

Я поднялся по лестнице, открыл дверь своей квартиры. По спине забегали мурашки. Неужели я до конца жизни буду бояться входить в собственный дом.

Но в квартире все было по-старому. В воздухе лениво плавали пылинки, заблудившийся блик неизвестно откуда взявшегося света лежал на краю кушетки. Кровать так и осталась незастланной. Надо спокойно сесть и собрать мысли. Собрать наконец мысли, разбежавшиеся за последние дни.

– Привет, старый горбатый осел, – сказал я себе, сутулящемуся за секретером в комнате жены.